Не затрагивая здесь очень важную во многих отношениях (от чистой лингвистики до культурологии) проблему перевода как такового, я хочу сказать несколько слов об обстоятельствах появления на свет помещённой ниже подборки.

Когда в 1990-м г. я оформлялся на работу в Харьковский литературный музей, мне был предложен небольшой «вступительный тест». Одна из сотрудниц¹ музея между прочим поинтересовалась моим отношением к Миколе Зерову — классику украинской поэзии 20 века. Разговор зашёл о его знаменитом сонете «Чистий Четвер» («Чистый Четверг») — и о том, что замечательно было бы его перевести на русский язык. Восприняв это как хорошую провокацию, я с жаром принялся за перевод...

Результат этих усилий меня несколько озадачил.

Дело в том, что я, по сути, двуязычен: говорю, читаю и пишу по-украински с детства. Есть у меня и стихи, написанные на украинском языке. Для меня, в общем, не составляет труда перевести прозаический текст с одного языка на другой. Но о поэтическом переводе я никогда не думал. Более того: я испытываю сильную идиосинкразию к подобного рода предприятию, — впрочем, вовсе не обязательно это чувство отрицательное. Ничто не может развеселить меня лучше, чем чтение Шевченко по-русски или Пушкина по-украински («Полтава» по-украински, на мой вкус, намного веселее «Двенадцати стульев» по-русски).

В случае с Зеровым эти соображения отступили в сторону: во-первых, я воспринял задачу перевода как профессиональный вызов, как проверку собственных возможностей. Во-вторых, Зеров — это Зеров, и «Чистый Четверг» — действительно прекрасный сонет. В-третьих, не только тема, но и сама просодия его столь изысканна и завершена (не беру на себя смелость сказать — совершенна), что попытаться воссоздать её на другом языке — задача искусительная.

Как бы то ни было, работалось мне легко. Но первый вариант перевода, самый формально точный, самый уважительный к собственно тексту сонета, — не удовлетворил меня. Я увидел, что из него уходит то главное, что сообщает оригиналу силу и движение: некое особое равновесие, гармония, с которой сочетаются огненная патетика интонации — и пронизывающий холод пустого (вернее, пустеющего на глазах) пространства. Философская притча, библейский плач — обернулись в переводе скушноватым каталогом деталей.

Это меня не обескуражило — напротив, раззадорило. Вчитавшись в текст (так, как ни за что не вчитаешься без необходимости перевести его!), вчувствовавшись в него, — я вдруг ощутил, что для меня гораздо важнее собственно пересказа на другом языке — задача иного плана. Мне захотелось попытаться (оставаясь в рамках фабулы и метрики) воспроизвести по-русски собственно «содержание» сонета: его безысходность, его благородство (не зря же Зеров имеет репутацию «неоклассика»), его предсмертность, в конечном счёте — его высокое, выстраданное смирение. Что-то вроде «Ныне отпущаеши»...

Вот так и родились следующие «переводы» — то есть всё дальше и дальше отступающие от аутентичного текста его сколки (не хотелось бы думать, что осколки, лучше — зеркала). Сказать, что они мне нравятся больше, я не могу. Однако именно в силу возникающей между ними и оригиналом дистанции и благодаря их количеству создаётся, быть может, тот необходимый зазор, в который проникает, я надеюсь, дуновение искусства одного из изысканнейших мастеров украинской поэзии...

2001

ЧИСТИЙ ЧЕТВЕР

I абiє пiтел возгласи...

ЧИСТЫЙ ЧЕТВЕРГ

И вдруг запел петух³...

1

2

3

4

5