МЕЛЬ

Действующие лица:

Дрюква

Дункан

Пью

Макнуптэн

Персик

Сын Персика, двухголовый ребёнок-мутант Велимир-и-Хлебников

Ван Гог

Тарковский

Маразмер, закройщик блуз

Старик

Зайцы

Мрак. Пусто. Нет абсолютно ничего. По мере произношения лицами слов появляются предметы, им сопутствующие.

Голос Велимира:

Анус!

Голос Хлебникова:

Кастрюля!

Голос Тарковского:

Действие один, дубль один!

Кастрюля надевается на анус.

Голоса Велимира и Хлебникова (узнают):

Папа!

Персик:

Опохмеливо,

О, озари...

Г. Тарковского:

Светлеет.

Персик:

О, озари.

Лучом Ярило шепчет в глаз закрытый

Зирири...

Г. Тарковского:

Светлее.

Персик:

Светлее Лея

Летящих пелей,

Струящих елей,

Звон колоколей.

Я утро...

Зинь.

Всё?

Г. Тарковского:

Всё.

Г. Велимира-и-Хлебникова:

Не всё, не всё! Хочу ковригу хлеба.

Персик:

Да это небо?

Г. Хлебникова:

Да. Это небо.

Г. Велимира:

Да. Это Нево.

Г. Хлебникова:

Да, это Пево.

Г. Велимира:

Да, это Пиво.

Персик:

О, Лебедиво...

Г. Тарковского (задумчиво):

Пиво либо Диво?

Желают хлеба и желают неба,

Желают хлеба и желают зрелищ,

Однако выбирают — Пиво либо Диво,

Какая Гнусность, Глупость и Маразм.

Уж если я желаю Пива,

Я обязательно желаю Дива, или наоборот.

Ну-ка, действие один, дубль два!

Стоп, камера!

Я понял — Пиво это Диво.

Начали. Камера пошла.

Комната, её стены сплошь покрыты толстым слоем мха. В окно просачивается бледный свет пасмурного утра. Приглушённое журчание воды. По поверхности пола течёт неглубокий ручей. Вода достигает до половины ножек журнального столика, стоящего в центре комнаты, и расставленных вокруг него кресел. На столике стоят четверо; они спят, положив головы друг другу на плечи.

Первым просыпается Дрюк, полусонный слезает со стола, что-то бормочет и уходит, волнуя воду. Через некоторое время возвращается, подтягивая штаны. Садится в кресло, трёт лицо руками, потом отмороженно смотрит на серое небо за окном. Это продолжается неопределённо долго. Пью всхрапнул, это отвлекло Дрюкву, он отворачивается от окна, смотрит на спящих, вздыхает, наклоняется и со дна ручья достаёт кассету. Смотрит, бросает обратно, поднимает другую, отряхивает. Затем встаёт и вставляет её в магнитофон, берёт кружку с недопитым вчерашним пивом, отпивает, морщится и выливает в ручей. Старое пиво уносит, а Дрюква садится обратно в кресло.

Г. Тарковского:

Этот эпизод занимает уже целый час.

Дрюк:

Ну и чё?

Г. Тарковского (обиженно):

Ничё!

Зазвучала музыка, проснулся Пью.

Пью (слезая со стола и садясь в кресло):

А... Ллойд...

Пью заспанными глазками осматривает комнату, отрешённо зевает.

Пью:

А эти спят?

Давай-ка их будить.

Дрюк:

Давай.

Пью (дёргает Дункана и Макнуптэна):

Вставайте!

Дункан:

Ника, отвяжись.

Пью (настойчиво и злорадно):

Не отвяжусь. Вставайте!

Макнуптэн:

Бля...

Пью:

Чё ты ругаешься, как скотина? (Сокрушённо качает головой) Вставайте... Какой маразм...

Дрюк:

Какой маразм?

Дункан:

Маразм?

Макнуптэн:

Чё?

Пью:

Маразм!!!

Входит Маразмер.

Маразмер:

Здравствуйте, что будем шить?

Дрюк:

Ничё не будем шить.

Пью:

Блузу.

Дункан:

Давайте я его стукну брандспойтом.

Маразмер (к Пью):

Какую блузу?

Пью:

Разве я сказал блузу? Зачем мне блуза? Чё ты ругаешься, как скотина?!

Дункан:

Бей жидов!

Бьёт Маразмера брандспойтом.

Маразмер (падая):

Ой...

Макнуптэн:

Убили.

Дрюк:

Ну и чё?

Дункан:

Ничё, просто так.

Пью:

А блуза?

Макнуптэн:

А если он своих позовёт?

Дрюк:

Ну и чё?

Дункан:

Ничё не позовет.

Пью:

А блуза?

Макнуп:

Жаль, конечно...

Дрюк:

Да, жаль, как всегда...

Дункан:

Разное бывает...

Пью:

А блуза?

Безумный Пью вскакивает на стол и поёт песню.

Песня «Я — индианка»

Я петь хочу, как индианка,

Руками двигать, как змея,

Из глотки извлекать икающие звуки

И рожей рисовать

Душевные страдания и муки.

Я петь хочу, как индианка, и танцевать...

И звук консервного ситара

Мной будет рисовать ковёр волшебный,

Мой голос, словно лотос белый

На водах Ганга гладких,

Рассыпьте, погремушки, моё брюхо в складки!

Ги Сатхи-Матхи

Джида-Дыда

Пью!

Я петь хочу, как индианка и танцевать...

Я, несомненно, раненая птица.

Г. Тарковского:

Слезай.

Пью:

Кто это?

Дрюк:

Да опять Тарковский.

Дункан:

Тар-ков-ский... Еврей?

Дрюк:

Да нет, вроде.

Пью:

Чё ему надо? Чё тебе надо?!

Г. Тарковского:

Ничё! Слезь со стола и не мешай. Действие два, дубль один.

Пью:

Поджарить, что ль, калбес...

Дункан:

Вот иди и поджарь, а мы пока пивка попьём.

Пью:

А где моя кружка?

Дрюк:

Это моя.

Макнуп:

А это моя...

Пью:

Достали! Где моя кружка? Сколько всего кружек?

Дрюк:

Четыре.

Дункан:

У каждого по кружке.

Макнуп:

Кто-то из двух кружек пьёт.

Дрюк:

А зачем из двух сразу?

Макнуп:

Может, два рта?

Пью:

Мутант? Среди нас мутант? Кто мутант? Поднимите кружки. (Считает) Один, два, три, четыре... Странно. Не опускайте. Это Дрюквы, это Дункана, это Макнупа, а... А это кто?

Дрюк:

Мутант. Сын Персика — Велимир-и-Хлебников. Впрочем, добрый малый.

Пью:

Мутант, отдай кружку!

Велимир-и-Хлебников:

Не отдам, не отдам. Сам буду пить. Да, сам. Дай мне пивнуть. Я ещё сам не напился. Дай сюда. Не дам...

Пью:

Чё это они?

Дрюк:

Ругаются.

Дункан:

Видишь ли, им тоже кружки не хватает.

Пью:

Какая скотина...Отдай кружку!

Велимир-и-Хлебников:

Не отдам.

Пью:

Ах, так! Ах, так! Вот тебе, вот тебе!

Пью сидит на Велимире-и-Хлебникове и тыкает его карандашом.

Персик (вбегает):

Стой, стой, убийца!

Пью (озверело):

Ещё мутант?!

Протыкает Персика карандашом. Персик, истекая кровью, падает в воду.

Пью:

Вот-вот...

Добивает Велимира-и-Хлебникова.

Дункан:

Как интересно...

Дрюква:

Пью, ты совсем, как ниньзя...

Пью (устало):

Может, блюз?

Макнуп (восходя на стол):

Блюз.

Блюз «Запорные аспекты блюза»

Я слушал блюз,

Я долго слушал блюз,

Чудесный блюз,

Прелестный блюз.

Я гадить не хотел,

Но блюз велел.

Чудесный блюз,

Прелестный блюз, что вызвал у меня запор,

Но это вовсе не позор,

Это запорные аспекты блюза.

Я клизьмой излечил болезнь.

Чтоб снова спеть преблюзовую песнь.

Блюз-клизьма ты-ры-ры,

Блюз клизьма тум-дурум-дыры...

Какое счастье, я здоров

И блюз послушать вновь готов,

Блюз клизьма-ма,

Играй сама,

А я спою

Чудесный блю

Прелестный блю.

Но удивительное в том,

Ах, удивительное в том,

Со мной случилось вдруг потом,

Зажмите нос,

Со мной случился вдруг понос.

Совсем неблюзовая вещь,

Весьма неблюзовый понос,

Традиционный и трагичный.

Какая странная музыка,

Какая страшная музыка,

Какая странная музыка,

Какая страшная музыка

Этот блюз...

Г. Тарковского:

М-м-да-а...

Все:

М-м-да-а...

Макнуп (слезая):

Хм... по-моему вовсе и не мда. Физиология...

Г. Тарковского (размышляет вслух):

Вырезать, что ли?

Макнуп:

Что вырезать?! Я тебе вырежу! Я тебе вырежу!

Пью:

По-моему, он уже всех достал...

Дрюк:

Тарковский!

Г. Тарковского:

А?

Дрюк:

Х.. на! Какой маразм!

Смеётся, все тоже смеются, кроме Дункана.

Дункан (шёпотом):

Тише... Маразмер... Дух Маразмера...

Все испуганно притихли.

Г. Тарковского:

А, уделались? Действие три!

Неожиданно гаснет свет. Квадрат окна, ночь. В тишине только движение воды. С шипением загораются свечи. В колеблющемся свечном свете четыре лица — дебильно таинственных. В широко открытых глазах — свечные блики. Отвисшие челюсти, стекающая по подбородкам слюна растянутыми каплями падает в воду. Всплеск, расходятся концентрические круги и точку слюны уносит в потоке воды, ещё всплеск...

Г. Ван Гога:

Весна...

Макнуп (от неожиданности вздрогнув):

Что?

Пью (отираясь рукавом):

Свет... Где свет?

Дункан:

Кто-то нажал кнопку...

Дрюк:

Вот ведь что бывает, если кто-то имеет кнопку.

Пью:

Кнопки бывают разные...

Дункан:

Чёрные...

Дрюк (к Дункану):

А ты мог бы нажать кнопку?

Пью:

О, да, он такой, он может. Он Человек, Который Может Нажать Кнопку.

Макнуп:

Кто сказал весна?

Дункан:

Да, Кнопка... это сила, это моя мощь.

Дрюк:

Интересно, а у него есть кнопка?

Пью:

Очень опасно, если у него есть кнопка. Вдруг нажмёт?

Дункан:

Нажму.

Пью:

Вот видишь.

Дрюк:

Надо предотвратить.

Пью:

А как?

Дрюк:

Надо письмо написать.

Пью:

А кому?

Дункан:

Мне.

Дрюк:

Ему.

Пью:

Да, ему. Будем писать ему письмо Ван Гога.

Из воды поднимается Ван Гог с чемоданом в руке.

Ван Гог:

Чур, я буду диктовать!

Открывает чемодан. Чемодан набит письмами. Берёт листок.

Ван Гог:

Читаю.

Все:

Да, да...

Ван Гог:

«За окном безумно скачут... скачут деревья и разные...

Пью:

...кнопки, мутанты, а также блюда».

Ван Гог:

Помолчи. «А однажды я нарисовал две селёдки».

Пью:

Я пойду калбес пожарю.

Дрюк:

Ты это... не обожгись, и захвати там пивка.

Дункан:

Сколько мы уже выпили...

Ван Гог замолкает, жестоко ударяет письмом сидящего рядом Макнупа и обиженно поворачивается ко всем спиной.

Ван Гог:

Я обиделся.

Макнуп качает головой, как это делают, когда выходят из себя, берёт подсвечник и, размахнувшись, бьёт им Ван Гога в затылок. Ван Гог, стукнувшись головой об стену, медленно сползает в воду. По воде плывут его письма.

Неожиданно загорается свет.

Пью:

О, кайф.

Дрюква:

Какой же кайф? Опять кто-то кнопку нажал.

Пью:

Кнопки бывают разные.

Дункан:

Чёрные. (Влезает на стол)

Про кнопку.

Песня «Про чёрную кнопку»

Чёрная кнопка,

Чёрные мысли,

Вот тайна.

Это психоз.

Чёрная кнопка жирным пятном в мозг.

Вот тайна.

Чёрная кнопка — женщина пальца,

Оргазм.

Я обрубаю себе все пальцы,

Маразм.

Чёрная кнопка — любимая кнопка.

Нажать!

Это великая тайна,

Трудно дышать.

Вместилище странных желаний,

Я глажу тебя и щупаю робко,

Гори, гори моя звезда,

Чёрная кнопка,

Это чёрная кнопка,

Моя чёрная кнопка.

Г. Тарковского:

Я пошёл.

Все:

Куда? Куда это он пошёл? Может, к нам?

Пью:

А пойдёмте вместе с ним.

Все:

Пойдёмте.

Входит Тарковский.

Все:

Вот мы и пришли.

Здороваются друг с другом. В сторону Тарковского никто не смотрит.

Тарковский:

Светает.

Все:

У вас тут, знаете, светает...

Тарковский:

Почему меня не замечают?

Дункан:

А, и ты пришёл...

Тарковский:

Я пришёл. И пришёл затем, чтобы последнее...

Дрюква:

Тарковский, а хочешь пива? У нас есть много хорошего пива.

Тарковский:

Много? Дай.

Пью (тихо Дрюкве):

Дай ему литр, а больше не давай.

Дрюква:

На тебе, Тарковский, литр хорошего пива.

Тарковский:

Да, я люблю литр пива, а ещё больше люблю три литра пива.

Пью (в сторону):

Какая скотина!

Тарковский:

Вообще я люблю не пиво, а большие числа. У вас есть большие числа?

Пью (подозрительно):

А тебе зачем?

Тарковский:

Хочу.

Дункан:

А если очень большое, если такое большое, что может убить?

Тарковский:

Это невозможно. Хочу.

Дункан:

Тогда три.

Тарковский:

Что три?

Пью:

Три капли, которые Дрюква сунул в пиво Тарковскому.

Дрюква:

Как это грустно...

Тарковский:

Какие капли?

Все:

Не знаю, не знаю...

Тарковский, тяжело дыша и хватаясь за горло, сползает в воду. Все с интересом смотрят.

Дрюква:

Утонул. Я больше не усну...

Романс

Я больше не усну

В отверстиях рассвета,

Я больше не скажу,

Молчанья мудрость это.

Мой воска взгляд пустой,

А губы фиолета,

Холодная рука

Сжимает сигарету.

Я умер, но я больше не усну.

А памяти стакан

Прозрачный разбиваю,

В питье нужды мне нет,

Вам память оставляю.

Холодный и немой,

Я стану для вас мёртвым,

А для себя другой,

Я — новый, новородный.

О том, что было здесь

Я даже не взгрустну,

Я ухожу туда, где больше не усну...

Тишина, наступившая затем, неестественна: полное отсутствие звуков, неподвижность, глухота. Тусклый серый свет раннего утра медленно заполняет объём комнаты. Но интенсивность нарастает и уже неестественно яркий поток вливается через окно. В его лучах стены оплывают, колеблются и исчезают в светящемся тумане.

Больше комнаты не существует.

Светящееся пространство окружает четверых. Убывающая вода возвращает звуки и открывает тела. Плеск, движение, её журчание. Над поверхностью появляются руки, лица. Глаза Ван Гога открыты, его голова лежит на боку, из открытого рта ручейком вытекает вода, появляется второй глаз. Ван Гог на груди Аниты. Здесь Тарковский и Персик, Велимир-и-Хлебников, повернув друг к другу головы, лежат поперёк Достоевского. Чья-то рука со сквозной раной в ладони. Протез ноги упирается в живот человеку в золотых одеждах, его синюшное лицо обращено к небу, глубокие чаши глазных впадин заполнены водой, на дне их сверкают белки широко открытых застывших глаз. Множество тел открывает вода под ногами.

На образовавшемся острове, скользя по влажным трупам, топчутся четверо, с озабоченным интересом всматриваясь в их лица, узнают того или другого, переговариваются, нагибаются или приседают над телами, передвигают верхних, чтобы увидеть нижние пласты. Туман плотной светящейся стеной окружает остров, оставляя вокруг него незначительную полоску свободной воды. Дункан разрыл глубокую яму, вытаскивает оттуда тела, Дрюква отволакивает их от края.

Дункан (вылезая из ямы, вытирая руки):

Где Маразмер? У него мой брандспойт. Ведь он где-то здесь...

Дрюква (показывая на человека возле стола, переворачивает его):

Однако, это не он, это Эвтычан.

Пью:

Зачем тебе брандспойт? Здесь много пива... Идите сюда.

Дрюква:

Если брандспойт запаять с узкой стороны, то получится кружка...

Дункан:

...кубок.

Дрюква:

...а если вставить в него линзы — получится телескоп, нам было бы кстати, а если проделать в нем специальные дырочки, то получится весьма забавная флейта, можно играть басбрандсбит-джаз, а если...

Пью (поправляя стол):

Идите сюда.

Ножка стола попадает прямо в открытый рот лежащему под ней Введенскому, стол качается, Пью выдёргивает стол из Введенского.

Пью (брезгливо отодвигая ногой голову Введенского):

Падаль...

Остальные, прекратив поиски брандспойта, собираются у стола.

Пью:

Всё. Стоит... Друзья мои, это светлое утро застало нас в похмелье, этот восход..

Макнуп:

Я не вижу солнца.

Пью:

...этот восход встретил нас Концом Света и, будучи спасёнными в его Похмелье, я хочу начать утро первыми словами: В начале было Похмелье, И похмелье было Бог, Всё через него начало быть.

Дункан:

Если это и конец, то уж конец наших мозгов.

Дрюква:

Иначе — маразм, удивительно затянувшийся.

Пью разливает. Одна из наполняемых кружек начинает скользить по полированной поверхности стола к краю, грозя упасть вниз, но Пью успевает подхватить её.

Пью (опять выравнивая стол, раздражённо):

Это когда-нибудь кончится?

Дункан:

Вряд ли. После конца ни о каком конце и речи быть не может. А некоторые придурки, между прочим, нередко теоретизировали здесь об этой самой бесконечности...

Дрюква:

...об этом самом маразме.

Макнуп:

Вот-вот... и если человек откроет двери понимания, то увидит истинный свет, свет бесконечного Маразма. Не я сказал. Интересно, данную ситуацию можно определить как дерьмовую?

Пью:

Пока есть пиво, нельзя.

Дункан:

Пиво будет бесконечно.

Пью:

Тогда поднимем бокалы,

Сдвинем их разом,

Да здравствует Пиво,

Да здравствует Маразм.

Все:

Да-да.

Пьют.

Макнуп:

Смотрите.

Из светящегося тумана выплывает лодка. В старой лодке из почерневшего дерева стоит, управляя веслом, седой бородатый старик, его окружает множество зайцев.

Старик (сурово):

Здесь кто-то говорил о Боге?

Дрю:

Мы говорили о Боге?

Дункан:

Пью что-то говорил о Боге.

Старик:

Разве вы не слышали, что Бог умер?

Дрюква:

Я любил Бога. Я читал его вслух и наизусть. Мне нравятся его книги. «Грибы как люди» особенно предпочитаю...

Пью:

Потенциальный фунгофил. Я собираю бородавки. Букет нежен, я очарователен и похотлив. Впрочем, по-разному.

Старик (осторожно):

Бог умер...

Дункан:

За телом, должно быть, приехал. С зайцами в морге. Это неожиданно. Однако, зайцы, вы кто?

Зайцы:

Мы продукт инкарнации. Ты не узнал наши пушистые лица? Прохожий, ты не узнал честный взгляд наших умных глаз? Опять дождь...

Макнуп:

Я не мог предположить... Все эти и пребывают после в этих мордочках. Причём, все и только в этих уродцев... — продукт дефекации.

Пью:

Срать зайцами — это фантастика¹. Я не верю в это. Срать можно апельсиновыми косточками, дверными ручками, шестернями, всем, чем угодно, но только не зайцами. Я бы удивился. Хотя я знал одного юнната, он срал кормом для рыбок, но зайцами — это вы преувеличиваете. Это невозможно.

Дрюква:

Это нематериально. Мой сложный духовный процесс многозначителен, как венок — завянет или убьёт. И я более духовен в этом, чем в чём-либо ещё. Мои клумбовые фекалии, право, как фиалки, валятся вам в душу и остаются там словами: “Я полезный” . А я полезный, ведь я люблю испражняться около белых овец чистыми зайцами. Уберите зайцев, мне неприятно.

Дункан:

Крайне неприятно. Эти шорохи желтеющих зайцев, шёпот любимого старика... Осенние извращения наполняют меня новыми градациями, я напрягаюсь... и жидкий стул памяти, на котором не усидишь. Я выздоравливаю. Знаете, а душа — это всё-таки... это всё-таки было хорошо. Вот это... горечь потери, радость приобретения там... да?

Пью:

Да, душа — это плод.

Дункан:

Вот только были всё же скверности. Вот от души бывало, да? А ведь потом рвёт и как...

Макнуп:

Симптом градации. Что поделаешь... Потому лучше, широко улыбаясь и скользя губами. Эстетичнее. Зайцы, как вы градировали?

Зайцы:

Мы — толпа единственных зайцев, градировали болезненно.

Пью:

А ведь что и было, так это единственно — душа.

Дрюква:

Да, уж было что продать.

Дункан:

Ещё был брандспойт. Но утерян.

Макнуп:

Кто-то сдал его в починку. Но кто?

Дрюква:

Зайцы.

Зайцы:

Мы — единственное откровение...

Дункан (зловеще):

Откровение — это менструация. Случается периодически. Откровение сопровождается выделением грязной крови. Нечистые, зловонные струи...

Пью:

Да, мы посмотрим, но не испачкаемся.

Зайцы:

Мы — толпа весьма чистых зайцев.

Дункан:

А где брандспойт?

Зайцы:

Мы умные, если хотите...

Дункан:

А где брандспойт?

Зайцы:

Мы не пахнем и весёлые.

Дрюква:

Чистые, значит?

Зайцы:

Чистые.

Дункан:

Чистые — лучистые...

Он по одному вылавливает суетящихся зайцев, брезгливо поднимая их за уши, опускает в ведро с пивом, топит. Пью, сатанически улыбаясь, помогает ему.

Пью (поймав последнего зайца):

В мечтах стать единственно чистым, я приглажу парафин моего мозга, бриолин — эрекция моего ума. Я чистый, жирный на ощупь. Всегда... невероятно глупо придуманный. (Топит, а вытащив, разглядывает.) Ненастоящий...

Выбросив зайца, он жадно пьёт из ведра.

Дрюква:

А мне жаль, например, обижать зайцев.

Обиженно отворачивается и видит, как в стороне старик пытается использовать труп для соития.

Дрюква:

Некрофилия! Какой смысл, какие аналогии... Об этом стоит, конечно, подумать. Отсюда прекрасно видно. (Усаживается в кресло) Как думаете, у него получится?

Оставшись без ответа, он уходит в сосредоточенное наблюдение, выражение его лица свидетельствует об интенсивной работе мозга, в то время как остальные, обернувшись, непонимающе взирая на действия старика, лишь осмысляют происходящее, пытаясь определиться в своих действиях, однако уже по их виду ясно, что аналогий они искать не собираются. Старик, заметив, что за ним наблюдают, настороженно смотря на них, приостанавливается, отпускает труп, но, не желая с ним расставаться, держит за ногу.

Очевидно, ему что-то не нравится в их взгляде, он пятится. А они, крадучись, начинают приближаться к нему. Старик отступает, труп волочится за ним. Они срываются первыми.

Старик, вздрогнув и пошатнувшись, разворачивается, отпуская труп, бежит. Они бросаются за ним, только Дрюква остаётся в кресле. Широко перескакивая с трупа на труп, бегут, как по болоту, трупы скользят под ногами, брызги оставшейся в лужицах воды, они спотыкаются, падают. Старик задыхается, но не останавливается.

Остров как бы раздвинулся, трупы переходят в линию горизонта. Бегут. Впереди неожиданно появляются знакомые предметы того места, с которого они начали. Старик проносится мимо стола, они же останавливаются. Дрюква сидит, как его оставили, всё также смотря на старика, который, тяжело дыша, остановился у того же трупа.

Дрюква:

Некрофилия — это жизнь! Это хорошо.

Пью:

Это на любителя...

Дункан:

У любителя мой брандспойт...

Пью:

...который он использовал так удивительно, скотина...

Дрюква:

Как? Я знаю все применения брандспойта.

Макнуп:

Собственно, наш ли теперь это брандспойт?

Пью:

Это теперь не наш брандспойт, это и не брандспойт вовсе, это...

Дрюква:

...конечно, это только символ некрофилии.

Дункан:

Какой символ? Это же узнанный Маразмер.

Дрюква:

Конечно, это плохо, некрофилия будет жизнью после смерти, но это тоже хорошо... для Пью.

Пью:

Почему? Я не умру, чтобы сношаться с богами. Когда все умирают, значит, пришло желание. А он зачем извращается?

Дрюква:

От нечего делать. Лучше на работу устроиться, быть полезным, а не живым.

Дункан:

Он при жизни очень хотел, а тела не было, и вместе со своим либидо он направился в обратную сторону, ругаясь.

Пью:

Пришёл сюда, но свет уже кончился и, найдя его мёртвым, крайне огорчился. Любил ведь. В полупомешательстве он пошёл на это извращение.

Дрюква:

Да... Некрофилия — это любовь, а любовь — это некрофилия.

Протяжный крик заставляет их обернуться. Старик, бешено вытаращив глаза, судорожно подёргиваясь, валится с трупом на бок. Они успевают подбежать тогда, когда уже всё закончилось.

Старик отваливается от трупа.

Дрюква:

Вот, стало быть... Преодолел...

Вдруг тело старика резко подкидывает, сотрясает, конечности дёргаются. Это агония.

Дункан (наклонившись, всматриваясь в лицо):

Я не понимаю, так это Маразмер или не Маразмер?

Старик:

Это Мель...

Его последний выдох разносится эхом, вибрируя и умножаясь в открытых ртах трупов.

Всё незаметно меняется, становится незнакомым. Мель. Неузнаваемым. Мгновенно темнеет и рассветает. Формы исчезают, исчезает их смысл. Мель. Шумы, голоса неузнаваемо искажены. Временами можно различить кого-то из четверых; их голоса, отрывочные фразы перерастают в пение.

Пью:

Я доволен вполне твой мёд

Собаки скачут и слишком розово

Какая снега грудь и какой лёд

Мой Мель поёт, мой Мель зовёт

Хор:

Ооо Мель

Я не знал что ты пришла

Ооо Мель Душа

Дункан:

Я убил брата Мышь

Сильна моя рана, в ране кость

Я улыбаюсь тебе лишь

Песцовый тебе хвост

Хор:

Ооо Мель

Я говорю слово

Ооо Мель снова

Макнуп:

Я был Великий солдат

Так стало быть голодный

Вил силы чёрный канат

Ты апельсин потный

Хор:

Ооо Мель патоку лей

Ооо Мель Клей

Ооо Мель

Дрюква:

Дрель

Дрель Бревна Дева

ууу Дрель

Древо форель

ууу дева

Доски чисты

Стружкой плева

У, грязная Дева

Я долго работал

Я потел и нуждался

Много недель,

Я обосрался,

Но я сделал стул

Хор:

Ооо Мель

Твой Ветер подул

Ооо Мель Твой Гул

И подобное — до бесконечности.