ЖАН ДЮТУР: ДУХ НАСМЕШЛИВОСТИ И НОНКОНФОРМИЗМА

Крупнейший представитель французской художественной литературы ХХ века, обладатель ряда престижных литературных премий, в том числе Интералье и Большой премии Монако, член Французской академии с 1978 года, то есть один из сорока официально признанных «бессмертными» ещё при жизни деятелей национальной литературы и культуры, Жан Дютур только в предпоследний год ушедшего столетия впервые был переведён на русский язык¹.

Причиной тому является особая природа его творчества, побуждающая писателя всегда быть против: против глупости, ставшей одним из основных объектов его насмешливо-язвительной критики, против сложившихся и устойчивых стереотипов мышления, против модных поветрий в искусстве и в философии, против существующих политических режимов и доктрин — будь то социализм, фашизм, нынешние западные демократии или американский экспансионизм.

Французские критики охотнее всего относят Дютура к категории писателей-моралистов — литературному направлению, имеющему давнюю и устойчивую традицию во Франции в лице Монтеня, Ларошфуко, Ривароля, Вольтера, Ренана, Алена, Сент-Экзюпери — и не очень жалуют его по этой причине своим вниманием. Первая не большая монография о жизни и творчестве писателя «Неисправимый Дютур» Алена Покара появилась лишь в 1997 году. В ней Дютур назван «великим признанным писателем», однако «слишком неизвестным», что является ещё одним из парадоксов его творчества.

К настоящему времени Жан Дютур — автор свыше шестидесяти опубликованных произведений, среди которых получившие широкую известность романы «Собачья голова», «Свежее масло, или Десять лет из жизни молочника», «Весна жизни», «2024», «Маскарень», «Воспоминания Мэри Ватсон», «Анри, или Национальное воспитание», «Убийца», «Плюш, или Любовь к искусству», «Бордосский семинар», «Ужасы любви», «Женские портреты»; сборники остроумных сказок и моралите «Простофили», «Конец Краснокожих», «Закат волков»; забавная и язвительная пародия на клишированный язык средств массовой информации «Готовая одежда хорошо продаётся» (трак тат о журналистике), разяще-саркастический Малый учебник для авторов анонимных писем «Доброжелатель»; ряд иронических «словарей прописных истин»; множество литературно-критических эссе и социально-политических хроник.

Если попытаться определить основную черту таланта Дютура, то прежде всего следует назвать пронизывающий всё его творчество дух нонконформизма, дух несогласия с ментально-идеологическим климатом нынешней эпохи, которую он последовательно не приемлет и аргументированно критикует. Однако идейно-эмоциональный пафос его творчества окрашен не столько пессимизмом и горечью, сколько весёлой насмешливостью. Насмешливостью язви тельной, порой горькой, порой озорной, но неизменно сопровождаю щей все его размышления о времени и о себе, ибо всё его многообразное творчество <...>.

А. Д. Михилёв

доктор филологических наук, профессор, академик АН ВШ Украины

СОБАЧЬЯ ГОЛОВА²

Юный Логомак, обуреваемый благородными побуждениями, пришёл к Граффити — знаменитому старцу, написавшему восемьдесят томов произведений. Логомаку было двадцать три, он мечтал о литературной славе, но был весьма несчастен, поскольку думал, что ему нечего поведать миру. Он и не подозревал — редкий случай в двадцать три года! — что необходимо сказать. Молодой человек обратился к Граффити с такими словами:

— Дорогой мэтр, я очень опечален. Иногда мне кажется, что тело моё вот-вот разверзнется и сердце выпрыгнет из груди. В такие моменты я хватаю лист бумаги и пытаюсь записать то, что чувствую, но... по истечении трёх-четырёх часов лист по-прежнему остаётся чистым. Так что же нужно для того, чтобы писать?

Граффити ответил:

— Дружище, это нетрудно: берёте ручку — и пишете слова!

Логомак: Какие слова, мэтр?

Граффити: Для начала не важно, какие. Слушайте, я приведу вам пример из моего личного опыта. Когда-то я был таким же, как вы. Сердце моё разрывалось, тело грозило разверзнуться. Я бешено хотел писать — но мне нечего было сказать, абсолютно нечего! И знаете, что я сделал? Я написал на бумаге первую фразу, пришедшую мне в голову. То была совершенно дурацкая фраза — нелепей не сыщешь...

Логомак: Не будете ли вы столь добры процитировать мне её?

Граффити: Охотно: «Жизнь моя, в целом, могла бы быть вполне приятной, если б не моя собачья голова». Зря смеётесь! Именно так принимаются за великие произведения. В самом деле — написав фразу, я её прочитал. Затем — перечитал, ещё и ещё раз. После чего стал размышлять... Я подумал: «Вот прекрасный сюжет. Я расскажу историю человека, наделённого головой спаниеля с длинными болтающимися ушами. Я подробно опишу его нравственную и социальную эволюцию».

Логомак: Что ж, так вы и сделали?

Граффити: Ваш вопрос, молодой человек, показывает, сколь плохо вы знаете моё творчество. Разумеется, так я и сделал. Фраза эта породила на свет одно из лучших моих произведений. Проницательные критики усмотрели в нём множество аллегорий: еврейской проблемы, проблемы художника, проблемы одиночества человека среди себе подобных, глубокого чувства несходства с другими, носимого каждым из нас в себе... и тому подобные аллегории.

Логомак: Меня тоже, дорогой мэтр, целыми днями обуревают несуразные мысли. Но я бы никогда не додумался их записывать.

Граффити: Если у вас действительно писательское призвание, в один прекрасный день вы поймёте меня и увидите, что как раз посредством несуразных мыслей приходят к глубоким идеям и гармоническому стилю. Позвольте мне продолжить объяснение моей «собачьей головы». Вам знакома прекрасная мысль Гёте: «В начале было дело»?

Логомак: Да, я её знаю, — но, честно сказать, многое бы отдал за то, чтобы мне её растолковали.

Граффити: Я только что вам её объяснил. Пиша «Жизнь моя, в целом, могла бы быть вполне приятной, если б не моя собачья голова», я не думал — я действовал. Я изменил — пусть на ничтожно малую долю — мир... или, если угодно, что-то принёс в него. Мысль использовать эту фразу — извлечь из неё все возможные выводы, увеличить её до размеров книги, до масштабов готовой вещи — явилась потом. Что б вы ни делали — в особенности, если вы художник, — в начале лежит действие, то есть движение вашей воли. Драма молодых людей вроде вас — в том, что они этого не знают. Молодые люди уверены, что за дело следует приниматься лишь по зрелом размышлении, составив подробный план... Так вот: это ошибка. Никогда не размышляйте до. Размышляйте после. В этом случае ваша мысль действительно поддерживается чем то реальным; чем-то, что существует. Ей приходится обходить острые углы, отыскивать выход, преодолевать трудности — предоставьте ей возможность делать то, в чём она чувствует себя уверенно; то, что её постоянно стимулирует. В начале, мой мальчик, лежит действие, а не мысль. В этом-то и состоит чудесный секрет, который я вам дарю. Поняв его, вы сэкономите десять лет на глупости и блужданиях.

Логомак: Мне кажется, мэтр, я не вполне вас понял.

Граффити: Не удивительно. Это очень трудно. Гёте — автор не для наивных юношей вашего возраста. Он поэт для старых хитрецов.

Логомак: У меня два замысла пьес, задумка романа, под три десятка персонажей в голове, шесть тетрадей набросков...

Граффити: Выбросьте всё это в корзину — к чёрту замыслы.

Логомак: Ну уж извините меня, пожалуйста!

Граффити: Давайте уточним. Конечно, всё это очень тонко и оригинально, но не даст вам и половины удачной книги. Книги, мой дорогой, пишутся абсолютно по-другому: без заметок, без идей и без персонажей.

Логомак: И всё же — прежде чем начать, нужно же ведь хотя бы иметь представление, о чём собираешься сказать?

Граффити: Нет. Уверяю вас, нет. Грубейшая ошибка. Писать книгу значит открывать её по мере того как пишешь; и открывать самого себя. Произведение удачно лишь тогда, когда после каждой строчки художник восклицает: «Ишь ты, а я этого и не знал!» Короче говоря, никогда не следует писать о том, что знаешь. Всегда — лишь о том, чего не знаешь. Только такой ценой достаются последователи.

Логомак: Мэтр, вы, случайно, не смеётесь надо мной?

Граффити: Что вы! Смеяться над молодым человеком? О ужас! Я просто-напросто немногословен. Если вы хорошенько подумаете, вы поймёте меня... этак через полгода.

К несчастью, юный Логомак горел желанием сделать светскую карьеру. Покинув Граффити, он воскликнул: «Вот старый хрыч!..» Стал он очень плохим писателем, пользовался большим успехом — и его всюду приглашали обедать.