ДЕД МАКАР

В деревне, где жила моя бабушка — мать отца, был один старик. Все звали его дед Макар, а за глаза дразнили кривым. Было ему лет восемьдесят, а может, и того больше, и был он горбат от рождения. Бабушка говорила, что когда-то один деревенский умник прозвал его «квазямодой», но кличка эта не прижилась, и так и остался он на всю жизнь Кривым. От Квазимодо был у него разве что только горб, кривая походка и огромная физическая сила: говаривали, что он сам мог, ухвативши за рога, повалить взрослого бычка.

Из рассказов отца я узнал, что в начале войны Макар просился на фронт, но ему отказали, и когда пришли немцы, он ушёл в партизаны. Тогда же, в войну, погибла его первая жена. Лет через десять он женился ещё раз. Вторая жена его была очень слаба и болезненна, и через несколько лет он похоронил и её. Детей у него не было. Последние годы Макар жил с маленькой злой старушонкой. Что связывало этих двух совершенно разных людей — для меня так и осталось загадкой.

Почти каждое лето я приезжал в деревню. Помню, как детворой мы боялись старика и рассказывали друг другу страшные истории о том, как дед Макар поймал какого-то мальчика и теперь носит его в своём горбу. Будучи постарше, дразнили его Кривым и разбегались кто куда, когда он, шутя, гнался за нами. Когда мне было тринадцать лет, я подружился с ним и часто, сидя на старой скамейке, слушал стариковские рассказы. Помню его большие, удивительно ясные глаза и грубые, пахнущие махоркой руки.

— Знаешь, малец, што такое тюрма? Там, брат, всё по распорядку, по строгости.

— А ты откуда знаешь, дед Макар?

— А я сидел там опосля войны, один год... за вбивство.

— ...?!

— Поехал я как-то в город, строилси я тоды — немцы пошти всю дяревню сожгли, ну, поехал купить кой-чево. Долго ходил, приценивалси, когда подходять до мене двое, молодые совсем, спрашивають, значить: «Ты не подсобишь нам, друг, здесь недалече, шкап на пятый этаж занесть надо?» «Подсоблю, — говорю, — чё ж не подсобить». Силы-то во мне ого-го сколько тоды было. Ну, пошли мы, заходим во двор. Гляжу — дом-то весь разбитый, пустой. «Куда ж несть-то?» — говорю. Когда ещё четверо выходють — цельная банда, значить. Один подходить и говорить: «Давай деньги и не вздумай рот раскрыть!» Вижу — ножичек в руке жмёть. Ах ты, думаю, паршивец такой... немец мене не вбил, а ты... Хотел пугнуть малость — дал яму кулаком по лбу, а он упал и головой об камень... За непредмеренное вбивство пошшитали, самооборона... год и дали... Взял и я грех на душу.

Через два года, в конце июля, я снова приехал в деревню и узнал от бабушки, что дед Макар стал частенько попивать, и что Зойка, так звали его старуху, постоянно кричит на него и даже бьёт. Утром я пошёл к нему. Дед Макар сидел на той же самой скамейке и крутил самокрутку. За эти два года он действительно очень изменился: как-то осунулся, сгорбился ещё больше, и полностью поседел, — а может, это я вырос...

— Здорова, малец! Давненько я тебе не видал, — он пожал мне руку. — В гости прибыл?..

— Да. А вы как, дедушка?

— Што тебе сказать... Жили, жили помаленьку — теперь, видно, время помирать пришло.

— Да что ты, дед Макар! Ты ещё меня переживёшь.

— Ты языком-то не мяли, лучше послушай, што я табе расскажу. Косил я на днях траву за ставком, покос пройду — покурю, потом опять бярусь. А вышел-то рано, темно ишшо было — ну, штоб не жарко, значить. Кошу сабе, хорошо так, сонушко уже светить начинаеть, когда гляжу — зайчонок в траве сидить и на мене смотрить, а я косу-то уж опускаю и остановиться не могу, так и гляжу на него... прямо голову яму и отсёк. Тут ноги у мене подкашивать стали и такой страх накатил, што я уж не помню, как до дому добрался... Весь день пролежал я ничком, не евши и не пивши. Бабка-то моя всё орёть, а я ляжу, будто бы и не здесь, и такущая тоска мене съедаеть, и заячья голова перед глазами стоить. Не знаю, как уснул... и снится мне, будто сяжу я дома, в окошко гляжу, тут дверь открывается и входить Анютка — первая моя жонка: «Засиделси ты, — говорит, — Макар. Пора». И понимаю я, што не зайчонку я сегодня, а себе голову отхватил... Проснулси, глаза открыл, вижу — бабка рядом спить, луна в окошко светить... дай, думаю, покурю, успокоюсь опосля сна-то. Встал, подхожу к столу, гляжу — за окном светло, будто днём, и баба, вся в белом, траву во дворе косить. Оно не видать толком, хто — мужик али баба, — но я откуда-то знаю, што баба это. Выбег я на крыльцо, кличу яё, а она как не слышить мене, косить себе дальше, потом, вижу, наклонилась, нашла што-то в траве и подымает... У мене дух спёрло, с места двинуться не могу, а она оборотилась ко мне, лица не видать, и зайца за ухи держить. Он дрыгается, боком повернулси, а на спине — горб... Проснулся я ни живой ни мёртвый. А ты говоришь — тебе переживу...

Умер он через месяц нелепой, страшной смертью. Я несколько раз бывал у него и помню ощущение какой-то прочности в самом доме и во всём, что в нём находилось. Погреб был в сенях, в самом дальнем углу. Прикрывался он огромной железной лядой. Летом погреб всё время держали открытым, ляда стояла вертикально и упиралась в стену. Для того, чтобы она, не дай Бог, не захлопнулась, дед Макар приделал к стене крючок и закреплял её. Зачем-то полез он в погреб и то ли зацепил ляду, то ли не выдержал крючок... Баба Зоя услышала глухой стук, выбежала в сени — и увидела голову деда Макара. Он ещё хрипел, его и без того большие глаза таращились на неё, язык вывалился изо рта. Когда прибежали люди, старик был уже мёртв. Три человека с трудом подняли крышку, и его обмякшее тело упало в погреб.

После этого меня долго ещё преследовал один и тот же сон: будто я выхожу за деревню, иду мимо ставка на луг, в траве нахожу большую железную ляду, открываю её и вижу внизу деда Макара. Он сидит на скамейке, курит и держит в руках заячью голову. Потом поднимает на меня глаза и говорит:

— Здорова, малец. В гости прибыл?..

* * *¹

...Бессовестно далёкие мечты, которые без веры.

Бережно отворачиваю чистый лист нового дня.

Что за пятна? — всё заранее предопределено.

Пособие по пользованию туалетом не поможет вам какать культурнее...

Недопустимо врать с утра, хотя б до первой сигареты.

Завтрак из трёх блюд: табак, чай, зубная паста.

Сугубо мой язык.

Хлебнув чаю, медленно катаю на языке новопонравившееся слово — ШМУРДЯК².

Целую жену.

Иду на работу.

В грязных штанах, и велосипед сломался.

Кладбище. Кладбище! Кладбище?

Отличная работа для лентяя.

Начальник зол.

Начальница — зола.

Я...

Кто-то позавчера слинял с работы (покинул кладбище живым).

Судорожно выцарапываюсь из ответственности.

Ухожу в одиночество.

Кладбище.

Верблюды идут на север.

Жара.

Спать.

Отличная работа для лентяя...

Никчёмный день — ни одного покойника.

Шмурдяк.

Заложив кегли рук за спину, идёт пионер — хмурый отросток времени.

(Ложь... Авторская выдумка. У нынешнего времени свои отростки.)

Пионер ушёл.

Я ушёл.

Домой.

Почему мы ссоримся?

Иногда. Прекрасно зная, что не можем друг без друга.

— Что сегодня на ужин?

Чисто риторический вопрос.

Не так и тяжело быть писателем — сиди и пиши.

Начитайся кого-нибудь и попробуй — получится у тебя так?

Получится. Ведь получается же.

Отличная работа для лентяя.

Моя жена говорит:

— А если я перестану быть умной, ты меня разлюбишь?

Глупость.

Моя жена часто говорит глупости и при этом не перестаёт быть умной.

Включаю телевизор.

Шмурдяк².

Лишаю девственности вторую пачку сигарет «Ватра».

На прощанье сморкается солнце.

Смеркается.

Закрываю тетрадь.

Бессовестно далёкие мечты, которые без веры...