©П · #11 [2009] · Олег Петров  
 
Литеросфера <<     >>  
 

* * *

Гордые финны и своенравные туареги,

челюсти лилий, сомкнувшиеся на Венере,

солнечной радиации милая полная ванна —

утешительница, растасканная на сувениры.

 

Нипочему не будет больше людей на свете,

охотник увидит дичь и в неё промажет

по никакой причине, и глаголы-связки

хоть и попробуют, но ничего не свяжут.

 

На самом краю стола — аммиак и тина,

финские сказки парной обрастают щетиной;

будешь об этом думать, и начнётся вьюга

и больше никогда не будешь думать об этом.

 

О, перебои нашего ритма, пульс — и лимфа

пробивает туннель к почти ненужному звуку,

из-под ног, обезумев, выкатывается площадь,

где лучше сгореть, чем узнать, кто пожал тебе руку.

 

Тысячи этих жизней, скрываемых, как уродство,

чтобы тебе не пришлось отравлять колодцы,

и если милость, то только такая, и если

сказано, что прольётся, тогда прольётся.

 

* * *

Фонтанчики в саду, что твоя бессонница,

откуда столько слёз? и в траву не верится,

по лунным кратерам пробежала конница,

«ах, если бы только знать!» — ахнуло деревце.

 

А тот будильник, что стыл под рукой таинственно,

в самое сердце звенит, и´з дому просится,

в самую лютую ночь по верхам безлиственным

с чёрным пропеллером нехорошо так носится.

 

Кто, гуляя по травке с собачкой ротвейлером,

кто, старушку живую переводя через улицу,

увидит его, вздохнув, как овца над клевером,

тот вовек не умрёт и сирым полюбится.

 

ПОЛЁТ ПТИЦЫ В ВЕРХНИХ СЛОЯХ ПРОТЕРОЗОЯ

После, когда глазные капли просохнут в глазах умерших,

в крестах, опоённых зверем аридных кровей столько бесстрашно,

и небольшая ночь наступит, и всё, что движется либо движет

упрямо, вдоль каскадов, виноградников, и то, что уснёт не раньше,

чем погаснет последняя Андромеда в фальшивом пластиковом вертепе,

то, чьё волшебное лицо узнано тобою столько волшебно,

обернётся на скорости с, рассекая густеющий трепет

собственной глины — в падении и в возвышеньи, —

ты смотришь: какие руки рвут тысячелетнее земное мясо,

в жёстком траффике тянутся друг к другу сверху и снизу?

Она за твоими плечами. Её капитан разрывает все зримые связи,

чтобы очнуться в комнате, без огня, в жгучей белковой слизи.

Ты смотришь, как таксисты, которых не надо помнить,

прижимают свинцовые руки к талым кирпичным стенам,

откуда ударной волною дрожь прошивает их, словно

консервную банку. Ты замечаешь великолепное

струение глянца вдоль светлых дельфийских окраин,

где ничего, кроме девочки в слепом пятне безразличья,

не умеет забыться. Но рядом — чистый дух, который отравлен,

но к оглушённым губам её вдох прибивает, как пограничный

столб. Но и там, в глубине, где солнце твёрже металла и неподвижно,

кость к кости, время прирастает к времени. Обмирая от страха,

гадай: ты над нею стоишь или, Господи, под ней? И вот, всё ближе

райских садов двусмертных, пронзивши пластины праха,

наконец, изо всех отверстий, колодцев, из миллионов земных пробоин,

взрывая асфальт, как молочную плёнку, искорёжив автомобили,

крик её тебя достигает, как известье о том, что такое

любовь: что тебя не навеки в ней схоронили.

 

* * *

С того света ключи и замочек

оболгали открытую дверь:

у окна притаился налётчик,

под окном обернулся зверь.

 

Сей живущий не знает, как мало

ему нужно, чтоб жить и дышать:

вон, к нему с ледяного вокзала

бедный ангел спешит опоздать.

 

Недотрогою дверь обернётся,

будет хлопать всю ночь напролёт,

как косые глаза инородца,

и к заутрене гостя прольёт.

 

Бросит лётчик дурную работу

в неземные края улетать,

от заката и до восхода,

ничего нельзя объяснять.

 

А когда он вернётся из комы

и забьётся, как бешеный пульс,

в зверовидном дверном проёме,

я без страха к нему наклонюсь

 

поглядеть, как жестоко и смело,

потерявши печать и упор,

нежность, сбитая днесь с прицела,

бьёт ключом из расширенных пор.

 

* * *

Сквозь лоб мышиный начиналось время,

и да и нет, одна в своей груди

выводит косточку и продлевает тело

до ядовитых льдин, усеянных людьми.

 

Минуя кожи шёлк, о, брат и о, сестра,

расширена приливом, плоть восходит,

на страже, вкруг костра, рыбак и рыба бродят

от своего лица.

 

Зачем даны и руки и крыла,

упругий стан прямоходящий,

куда он движется, пока не призвала

к священной жертве и живородящей?

 

А та лежит безмирна и пуста,

своих скорлуп не наблюдая,

на ней Атлантики пески, о нет, снега,

о да, в слепящий мозг плывут родного края,

где волн её никто не сосчитать.

И капитан полярного медведя

хотя не верует, но достаёт из меди

прозрачный крест и прядь своих волос.

 

* * *

Дальше последует то, чего

я повторять не хочу, —

мёртвое зарево, рождество

в душной бронхитной спальне.

 

Вот он сквозь свет прижигает лоб,

входит ножом в уста —

и позабыла дыханье, чтоб

выговорить: рассыпься…

 

Дальше последует плен, война,

красный кишлак в снегу,

зыркнет Парис в колесе окна

с псиной осанкой страха:

 

«Это, сестрица, звезда светла,

это она бедна;

я проведу тебя до угла,

дальше — иди свободно».1

 

1 Как известно, у Леды в гнезде было два яйца: одно от Зевса, другое — от простого воробья. Тут нечему удивляться. Или, по-вашему, Леда не могла изменить Зевсу с простым воробьём? По-моему, не только могла, но и, в самом деле, была обязана.

 

* * *

За Веной Рим встаёт из гор

червонных, выжатых на струны,

как лунный сок вплетён в узор

с когтей пылающей трибуны.

 

К нему поднимется змея,

с пробитым камнем в мёртвой зале

он будет спать, и корабля

увидит влажные скрижали.

 

Что здесь хранилось от земли,

меж нами роздано, густою

лепниной талых птиц легли

миры просевшие по двое.

 

И вот откуда пролился

в рогатом Риме свет зелёный,

вдоль рваных глаз его скользя,

когда по площади сожжённой

 

в кулон, как в южный монастырь,

шло с выселок твоё зимовье,

и там двупалый след простыл,

и голова маячит вдовья.

 

Случайно на твоём окне

отыскан корень к этой розе,

и так уже глядишь во мне,

как будто вдаль везут полозья

 

не кость, продавленную в ночь,

где рыбный лом безвестно длится,

а целый город дымных рощ,

восставший под холодной спицей.

 

* * *

Что прекрасней людей нам искать на земле?

Где искать их придётся и с целью какой?

Может, здесь они прячутся с целью святой?

Может, нет их на этой прекрасной земле?

 

Здесь их нет, и не надо их здесь, и кому

Пригодиться они бы могли на земле?

На тем более этой прекрасной земле —

Где их более нет — никому, никому!

 

Может, там они прячутся в целях святых?

В мировом океане плывут косяком,

По небесной поляне бегут босиком,

Чтобы спрятаться там, не скрывая святых

 

Своих целей. Да что там скрывать, наконец!

Ведь их нету и там. Там одна пустота,

Здесь другая, и нет ни людей, ни черта,

И похоже, что это конец, наконец.

 

Или нет, я, похоже, в начале начал,

Где прекрасней людей ни черта не встречал,

Доходя до предела вот этой земли,

Населённой во сне или въяве людьми.

 

2003

 

* * *

Я не знаю, что такое:

То ли буря мглою небо,

То ли сердце встрепенулось,

Точно в юности младой.

Всё вокруг переменилось,

Озарённое волшебно

Кем-то в сумерках стоящим,

Как причина бытия.

 

Я гляжу — глазам не верю:

Где же чёткая картинка?

Где привычных очертаний

И явлений стройный хор?

Или я чего не понял?

Акциденцию какую?

Или гриб такой попался?

Или ценностям каюк?

 

Вот на площади серьёзной

Ленин глухо каркнет в полночь,

И восстанут антрациты

В полный рост из-под земли.

Вот по улицам в гражданском

Ходят звери табунами,

Вспоминая род занятий

С околдованного сна.

 

Вот герой, спаситель мира,

С субмариною в кармане,

Типа девочку живую

Из огня извлёк шутя.

Но ему не выйдет счастья:

Эта девка подкидная,

И уже могилу роют

Вездесущие враги.

 

Только в мире и остался —

Чей-то в сумерках стоящий

Чудный голос, как причина

Неземного бытия.

И средь шума городского,

И в чащобе окаянной,

И в чреде унылых будней

Он со мною говорит:

 

«Посмотри, что я придумал.

Вишь, диковина какая.

Эта штука — в высшем смысле

Обещает быть твоей.

Всё останется с тобою,

Кем бы ты не обернулся:

Птицей-соколом воздушным

Или чёрною звездой.

 

Посмотри: каким-то чудом

Я даю тебе вот это,

В смысле удостоверенье

Грозной личности моей.

Ты храни его — зеницу

Моего большого ока —

Как залог грядущей жизни,

Вроде чистый феномен».

 

Видно, так оно и будет:

Небывалое начало —

Этот дар чистосердечный

Вопреки небытию,

Или, чуть ли не в угаре,

Выросши из ниоткуда,

Голубой косынкой машет

С подозрительных высот.

 

2004

 

* * *

Уж август наступает незаметно,

Шурша своей нетронутой листвой;

Готовятся к отлёту эти птицы,

Подозревая, что уже пора

Подумать о грядущем; незаметно

В глазах прохожих выступают слёзы,

Но это лишь намёк и предвозвестье

Того, что будет; незаметно дети

Куда-то исчезают — это символ

Того, что вскоре прозвенит звонок.

Они глагол времён не замечают,

Но линией двойною подчеркнут.

Сограждане себе готовят сани

И в них садятся, ко всему готовы,

Не столько по привычке, сколько в знак

Преемственности или амнезии.

О, посмотри, как это незаметно!

Ты ничего заметить не успеешь,

А всё уже случится, и не раз,

И, может быть, с тобой уже случилось.

Увы, всё это слишком незаметно,

К тому же невооружённым глазом,

К тому же погрузившимся в портвейн,

Который убывает так неспешно,

Что кажется, убыть ему нельзя.

О, посмотри!.. Иллюзия, конечно…

 

2003

 

СОЛДАТСКИЙ БЛЮЗ

По вечерам, вступая сам с собой

В неуставные отношенья,

Я слышу музыку, дающую отбой

Без сожаленья.

 

Я вижу мир как Божий вертоград,

И моего унынья не тревожит,

Что, разбирая этот автомат,

Я соберу его, быть может.

 

Ведь может быть и нет. Я только часть

Той силы, что уже стреляла

И промахнулась, а могла попасть

Во всё, во что бы то ни стало.

 

Всем дулом я гляжу тебе в глаза —

Всего и мысли,

Чтоб навернулась на тебя слеза,

И блюз, покуда мы с ней

 

Не распрощались. Я стреляю на бегу,

Никто природе,

И ненависть к условному врагу

С последним выстрелом уходит.

 

2004

 

 


 
Олег Петров

Олег Александрович Петров

родился в 1979 году в г. Мингечаур (Азербайджан). С 1983 года живёт в Харькове. Окончил филологический факультет Харьковского национального университета. Стихи публиковались в «©П» №5 и №7, журналах «Воздух», «Дети Ра», «Харьков — что, где, когда», альманахах «Вавилон» и «Левада», антологии «Освобождённый Улисс», в интернет-журнале TextOnly и на сайте «Полутона».

«Гордые финны и своенравные туареги...»
«Фонтанчики в саду, что твоя бессонница...»
Полёт птицы в верхних слоях протерозоя
«С того света ключи и замочек...»
«Сквозь лоб мышиный начиналось время...»
«Дальше последует то, чего...»
«За Веной Рим встаёт из гор...»
«Что прекрасней людей нам искать на земле?..»
«Я не знаю, что такое...»
«Уж август наступает незаметно...»
Солдатский блюз
  ©П · #11 [2009] · Олег Петров <<     >>  
Реклама от Яндекс
Hosted by uCoz