ЧЕТВЁРТАЯ РЕКА

18. Не заслуживает содеянное человеком ни адского пламени, ни благодати небесной.

Х. Л. Борхес, «Фрагменты апокрифического Евангелия»

...проповедь наша тщетна, тщетна и вера наша.

Апостол Павел

Действующие лица

Маллеус — ловец преступников.

Епископ.

Графиня.

Брат Амос — монах.

Линкс — оруженосец.

Клото — вдова коменданта крепости.

Анна-Валентина — её воспитанница.

Действие происходит в средние века на Святой Земле.

Первое действие

Резиденция Епископа. Середина дня, но из-за опущенных штор в комнате полумрак. Епископ нервно расхаживает по комнате. Тихо входит Маллеус.

Маллеус: Моё почтение, монсеньор.

Епископ (вздрагивая): Ты напугал меня, Маллеус. Твоя поступь легка, ты всегда приходишь неслышно и неожиданно.

Маллеус: Но вы ждали меня. Ваш посланец передал вашу просьбу, и я не замедлил явиться.

Епископ (нервно-задумчиво): Да, моя просьба... Маллеус, мне нужна твоя помощь. Твоё умение, твоё искусство, твой опыт. Произошло несчастье.

Маллеус: Я охотно выслушаю вас и постараюсь помочь, но я сперва подниму шторы. Здесь очень темно. (Идёт к окну.)

Епископ (с неожиданной горячностью): Не надо, Маллеус! (Маллеус застывает, удивлённый.) Прошу тебя, не нужно этого делать. Я сам их опустил.

Маллеус: Это ваше право, монсеньор. Но я считаю своим долгом сказать, что если свет вам неприятен, то сегодня пасмурно, а это большая редкость для этих мест, и ещё — в такое время суток солнце, даже когда оно есть, освещает другую сторону здания.

Епископ: Считай это моей прихотью. Неужели это так важно?

Маллеус: Это не важно. Совсем не важно. Но странно в сумрачный день видеть человека, усугубляющего сумрак.

Пауза. Епископ отходит к окну.

Епископ: Там, за этими тяжёлыми тёмными шторами лежит тяжёлое тёмное небо, обещающее грозу. Так странно и даже противоестественно видеть здесь, среди пустыни, эту серую пелену. Но я могу поклясться, хоть и не знаю, что даёт мне эту веру, что эта пелена — только насмешка безводных небес над бесплодной землей. Дождя никогда не будет. Ты знаешь (криво улыбается), в последнее время я начал сомневаться в том, что когда-то в этих местах дождь шёл больше месяца, и вся эта местность была дном. Мы — рыбы, Маллеус, мы — рыбы, оставшиеся на высохшем дне, и наши жабры жжёт раскалённый воздух. Это так больно. Но я опускаю шторы, и сомнения покидают меня. Нет больше лживого неба, нет дна, нет рыб с обожжёнными жабрами, а есть я, мои шторы, моя комната, всё становится на свои места, я снова господин в своём маленьком мире.

Маллеус: Ваша находчивость делает вам честь, монсеньор, однако ваша душевная флагелляция не имеет ничего общего с тем, как я представляю себе мудрость. Здешний климат, конечно, оставляет желать лучшего, однако Некто, чьи действия судить не нам, именно так неравномерно распределил земные блага, и, видимо, имел на это достаточно веские причины, для нас непостижимые. Солнце, здесь сжигающее почву, в других местах её осушает. И вечный дождь тоже не похож на манну небесную. Вспомните, что вы мне рассказывали о вашем детстве, проведённом в болотистом и дождливом краю, где жизнь уходила с кашлем и оставалась на простынях кровавыми пятнами.

Епископ (отстранённо): В детстве я тяжело заболел. Никто не верил в счастливый исход, и плотник изготовил гроб. Маленький гробик ребёнка. Но случилось чудо — я выжил. А гроб остался. Потом я часто спускался в подвал, смотрел на гроб, и мне казалось, что он растёт вместе со мной.

Маллеус: Вы носите его за собой всю жизнь. Похоже, он достаточно вырос.

Епископ (криво улыбается): Ты всегда знал, как утешить человека. Всегда приятно с тобой поговорить. Ты никогда не думал стать священником?

Маллеус: Мне нравится, чем я занимаюсь. Это позволяет мне наблюдать за людьми.

Епископ: Но это не очень-то почётное ремесло.

Маллеус: Несмотря на это, одни меня уважают, другие — боятся. Что ещё нужно для счастья? К тому же мои услуги хорошо оплачиваются.

Епископ: Я думаю, ты совершаешь ошибку.

Маллеус: Я совершаю правосудие. И вы отпускаете мне грехи.

Епископ (смущённо): Да, но...

Маллеус (прерывает): Монсеньор, познание умножает скорбь. Вы меня зачем-то звали.

Епископ: Да, Маллеус. Я прошу тебя помочь мне найти одного человека. Беглеца.

Маллеус: Я ловец человеков, монсеньор. Но я должен знать, кто это.

Епископ (очень тяжело, через силу): Мой секретарь — брат Амос.

Маллеус: Ваш секретарь? Мне он всегда казался весьма учёным и достойным человеком.

Епископ: Мне тоже.

Маллеус: Он сбежал?

Епископ: Да.

Маллеус: И вы хотите, чтоб я его нашёл?

Епископ: Да.

Маллеус: Монсеньор, это всего лишь беглый монах. Обратитесь к городской страже.

Епископ (в отчаянии): Маллеус, я умоляю тебя. Я заплачу двойную цену.

Маллеус (твёрдо): Монсеньор, тут что-то нечисто. Вы что-то скрываете. Если вы хотите, чтоб я взялся за ваше дело, вы должны мне рассказать всё.

Пауза.

Епископ (решившись): Хорошо. Но это должно остаться между нами. Он убил человека. Брата ключника.

Маллеус: Это меняет дело. Но как такое могло произойти? Они были врагами? Они поссорились?

Епископ: Нет.

Маллеус (с иронией): Вот как? Значит он, просто так, средь бела дня, на глазах у всех, подошёл к ключнику и...

Епископ (прерывает): Это было не просто так. Это было ночью. И этого никто не видел.

Маллеус: Но откуда вы знаете, что убийца — он?

Епископ (нехотя): Есть другие обстоятельства.

Маллеус: Как было совершено убийство?

Епископ: Брат Амос проломил ключнику голову бронзовым подсвечником.

Маллеус: Монсеньор, вы строите силлогизм, не имея достаточного количества предпосылок. Убийство ключника и бегство вашего секретаря могут быть и не связаны между собой.

Епископ: Они связаны. Есть и другие обстоятельства.

Маллеус: Какие же?

Епископ: Это важно? Я прошу тебя просто найти брата Амоса.

Маллеус: Чтоб поймать человека, нужно сначала понять его. Нужно знать, какие силы двигали им в тот момент, когда он совершал то или иное деяние. Брат Амос, убивающий ключника просто так, из любви к насилию, и делающий то же самое по какой-нибудь неведомой нам, но важной для него причине, — это два разных человека. Боюсь, что вам придётся дать мне больше сведений. Вы можете рассчитывать на моё молчание.

Епископ: У него была важная причина. Ключник застал его на месте преступления.

Маллеус: Значит, было ещё одно преступление?

Епископ: Да. Он пытался совершить кражу. Да что говорить — он её совершил.

Маллеус: Я всегда говорил — стоит копнуть землю чуть поглубже, и оттуда полезут омерзительные чудовища. Убийство и воровство! Люди никогда не перестанут меня удивлять. Однако он не выглядел сребролюбцем.

Епископ: То, что он похитил, никак не связано с золотом или другими ценностями. Вещь, им украденная, не имеет ничего общего с общепринятыми атрибутами богатства, но для меня — и для него, судя по всему — эта вещь бесценна.

Маллеус: Вы говорите загадками.

Епископ: Есть вещи, о которых лучше не знать, Маллеус: Даже тебе. Познание умножает скорбь.

Пауза.

Маллеус: Хорошо. Будь по-вашему. В конце концов — чем больше преград, тем больше славы преодолевшему. Но вы могли бы в общих чертах рассказать мне о произошедшем.

Пауза.

Епископ: В левом крыле здания есть коридор, который заканчивается тупиком с еле приметной дверью. Ключ от двери я ношу — вернее, носил на шее и никогда не снимал. Дверь ведёт в небольшую комнату, где хранится старая церковная утварь. На стене висит гобелен, точное подобие гобелена в одном нормандском городе. Под гобеленом, на высоте половины человеческого роста от пола, нужно особым образом повернуть выступающий гвоздь, тогда раскроется маленькая дверца, отворяющая тайник, где хранилась похищенная вещь. Вчера вечером брат Амос принёс мне в спальню графин воды, как он всегда делал. Выпив воду, я заснул, как убитый, хоть обычно и не могу похвастаться крепким сном. Утром я обнаружил, что ключа на шее нет, зато есть брат ключник, с разбитой головой лежащий у раскрытой двери.

Маллеус: Несомненно, что в вашу воду было подмешано какое-то одурманивающее снадобье.

Епископ: Я это и сам понял. Когда ключника нашли, он был ещё жив. Перед смертью он ненадолго пришёл в сознание и назвал своего убийцу. Но к тому времени брат Амос уже успел сбежать.

Маллеус: Что ж, можно предположить, что сначала он не собирался сразу бежать. И уж тем более убивать. Он мог украсть эту вещь и повесить ключ вам обратно на шею, пока вы спали. Но появление ключника разрушило его планы.

Епископ: Почему ты так думаешь?

Маллеус: Я не думаю, я предполагаю. Скажите, вы часто заглядывали в тайник?

Епископ: Я заглядывал в тайник только один раз. Когда клал туда эту вещь.

Маллеус: Кто-нибудь знал о том, что хранится в тайнике?

Епископ: Сейчас я уже ни в чём не уверен. У стен есть уши. Чем больше стен, тем больше ушей. Здесь стен много.

Маллеус: Как к вам попала эта вещь?

Епископ: Во время одного из прошлых перемирий я был на восточной границе, где совершался обмен пленными. Несколько знатных арабов были обменены на христиан, томившихся в неволе. Среди освобождённых был один человек, больной, никто не знал его имени, он был так слаб, что его пришлось нести на носилках. Бедняга жутко бредил, а когда его принесли в лагерь — скончался. Осматривая тело, я обнаружил эту вещь, зашитую у него в поясе. Кто он был, и как это к нему попало — для меня непостижимо. Люди, на тот момент окружавшие меня, не могли осознать ценность этой вещи, и я счёл за благо не предавать гласности моё открытие. Когда я вернулся обратно, я спрятал находку в тайник, оставшийся после моего предшественника. Несколько раз я порывался написать в Рим и сообщить об этом, но какой-то смутный страх меня останавливал. А теперь прошло слишком много времени, чтоб писать.

Маллеус: Когда это произошло?

Епископ: Около трёх лет назад.

Маллеус: А когда здесь появился брат Амос?

Епископ (немного смущённо): Вскоре после этих событий. Ты думаешь, что...

Маллеус (прерывает): Это только гипотеза, монсеньор. Но обратите внимание на странное совпадение — у вас появилась эта вещь, и тут же появился брат Амос; вещь исчезла — и брат Амос исчез вместе с ней. Мне кажется, что его с этой вещью связывают более крепкие узы, чем вас. Что вы можете рассказать о нём?

Епископ: Маллеус, церковь принимает в своё лоно страждущих, не спрашивая, кто они, не делая меж ними различий, ибо так завещал Сын Человеческий. Я мало что могу о нём рассказать. Он всегда держался особняком, большую часть свободного времени проводил в библиотеке, где изучал древние языки, различные апокрифы, священные книги иудеев и писания ересиархов. Он говорил, что собирается писать учёный труд против ересей. Впрочем, обязанности свои как секретаря он выполнял безупречно.

Маллеус: Монсеньор, я ценю вашу откровенность, но будьте же откровенны до конца. Для вас важнее найти вещь или поймать человека?

Пауза.

Епископ: Вещь. Если она попадёт не в те руки, последствия трудно предугадать.

Маллеус: Хорошо. Опишите мне хотя бы, как она выглядит, чтобы я по неведению не прошёл мимо.

Епископ: Это небольшая шкатулка из прочнейшей стали, не поддающаяся взлому. Её изготовил по моей просьбе один из местных мастеров, тогда, три года назад. Шкатулка имеет тайный замок, секрет которого знаю только я. Глупец, он всё равно её никогда не откроет.

Маллеус: Не судите поспешно, монсеньор. Запертое человеком — человеком откроется. Что ж, думаю пора начинать. Я ухожу. Мне нужно наведаться ещё в одно место. (Идёт к двери, вдруг останавливается.) Знаете, не сочтите за праздное любопытство, но всё-таки, вы не могли бы хотя бы намекнуть, что лежит в этой шкатулке?

Пауза.

Епископ: В шкатулке лежит небольшой листок ветхого папируса с текстом на одном древнем языке.

Маллеус: И всё?

Епископ: И всё.

Маллеус кивает и уходит.

Второе действие

Комната в замке графа. Входят Графиня и Маллеус.

Графиня: Входи, Маллеус. Ты видишь — в отсутствие мужа мне приходится самой заниматься делами.

Маллеус: Господин граф уехал?

Графиня: Да. Он поехал просить помощи. Получены сведения — на восточной границе неверные что-то замышляют. Если будет война — нам не справиться своими силами.

Маллеус: Здесь мир всегда был непрочен. Слишком долго эта земля принадлежала им.

Графиня: Землю наследуют сильные. Ты знаешь это не хуже меня. Пока нам это удаётся.

Маллеус: Сильные не просят помощи.

Графиня (улыбается): Сильные просят помощи у сильных. И я тоже прошу тебя о помощи. Почему ты не пришёл сразу?

Маллеус: Прошу извинить меня, госпожа, но ваш гонец явился вторым. Поэтому я сперва пошёл к епископу.

Графиня: Я уже знаю. В этом городе слухи распространяются, как чесотка. Хорошие времена наступают. Монахи начали истреблять монахов. Представляю, как весело сейчас в аду.

Маллеус: Епископ будет очень расстроен. Он думает сохранить всё это в тайне.

Графиня: Он нанял тебя найти убийцу?

Маллеус: Да.

Графиня: Я с удовольствием порасспрашивала бы тебя об этом деле. Я ведь женщина, а все женщины любят сплетни, особенно кровавые. Но ты ведь всё равно ничего не скажешь.

Маллеус: Вы совершенно правы, госпожа. При всём уважении — я буду нем, как рыба.

Графиня: Я слышала, что некоторые рыбы могут издавать различные звуки. Даже кричать.

Маллеус (задумчиво): Когда у них обожжены жабры.

Графиня: Что ты сказал?

Маллеус (задумчиво): Когда вода отступает, рыбы остаются на высохшем дне, и солнце обжигает им жабры. Это больно.

Графиня (неожиданно мягко): Что с тобой, Маллеус?

Маллеус: Ничего. Так, кое-что вспомнил.

Пауза.

Графиня: Ты знаешь, зачем я тебя позвала?

Маллеус: Догадываюсь. Вчерашний турнир...

Графиня: Да. В последнее время творятся ужасные и непостижимые вещи. Зло сошло на нашу землю, Маллеус. Плохо, когда монах убивает монаха, а воин — воина. Это — дурной знак.

Маллеус (криво улыбается): Вся моя жизнь — дурной знак.

Графиня: Не только твоя. (Пауза.) Тебя ведь не было на турнире.

Маллеус: Я не хожу на турниры. Мне не доставляет удовольствия смотреть, как благородные люди занимаются на потеху черни тем, чем в Риме занимались специально обученные рабы.

Графиня (улыбается): Наверное, они плохо знают историю. Или им это просто нравится. Мне вот тоже нравится. Тут так мало развлечений. Тем более, что это был не совсем обычный турнир.

Маллеус: Особенно его конец.

Графиня: В конце должен был состояться отдельный поединок. Острым оружием. До смерти.

Маллеус: Смерть была. Но она пришла с неожиданной стороны.

Графиня: Одним из воинов был Аденальф из Трира. Ты знал его?

Во время последующего диалога оба занимаются какими-нибудь посторонними делами.

Маллеус: Я знал, кто он. Его знали все. Во всей Святой земле не было человека, с большим достоинством носившего золотые шпоры. Воин, всю жизнь проведший в битвах и поседевший под звон мечей. Лев и голубь были на его щите. Он был грозен с врагами и кроток с друзьями.

Графиня: Его противником был Фарах аль Закр, прозванный Меч Пророка, — воин, равный ему по славе и доблести. Он долго искал случая встретиться с Аденальфом в поединке и отправил ему окровавленное копьё с привязанным к нему посланием, в котором в изысканных выражениях предлагал сойтись в смертельном единоборстве.

Маллеус: И Аденальф, доселе непобедимый в битве, принял вызов мусульманина, хоть тот годился ему в сыновья. Иначе он не мог поступить.

Графиня: Они начали биться на исходе утра, в тот страшный час, когда тени уменьшаются, и полуденный бес правит миром. Казалось, силы соперников равны, ловкость одного уравновешивала опыт другого. Они сражались пешими, и по истечении часа поединка Аденальф начал уставать. Это было заметно. Герольд, движимый сочувствием к старому прославленному воину, хотел объявить перерыв в схватке, но Аденальф гневным движением руки его остановил. И вот, когда волнение зрителей достигло предела, над ристалищем стремительно пролетела стрела, которая вошла в тонкую щель между шлемом и панцирем Аденальфа. Старый рыцарь замертво рухнул на горячий песок. В тот же миг другой человек, отбросив в сторону уже ненужный лук, спрыгнул со среднего яруса галереи и на глазах ошеломлённых стражников исчез в лабиринте узких улиц.

Маллеус: Как и следовало ожидать, убийце удалось скрыться.

Графиня: Погоня, посланная с большим опозданием, не дала никаких результатов. Он как сквозь землю провалился. Но не меньше сотни свидетелей могут подтвердить, что это был Линкс, оруженосец Аденальфа.

Маллеус (криво улыбается): Бывший оруженосец. Я думаю, ему теперь будет трудно найти нового господина.

Графиня: Тебя это смешит?

Маллеус (очень серьёзно): Нет. Напротив. (Пауза.) Всё это — абсолютно бессмысленно.

Графиня: Да.

Маллеус: На первый взгляд.

Графиня: Что ты хочешь этим сказать?

Маллеус: Не знаю. (Задумчиво.) Но за внешней бессмыслицей произошедших событий я смутно ощущаю какую-то связь, которая ещё не возникла, но скоро... (Замолкает, подходит к окну.) Сегодня нет солнца.

Графиня: Это важно?

Маллеус (задумчиво, как бы в трансе): Вряд ли. Но могло ли... Нет. Не то. Всё — не то. Про меня говорят, что я обладаю особым даром, чувством — видеть события, скрытые во тьме расстояний и времени.

Графиня (быстро): Это правда?

Маллеус: Отчасти. Но я вижу лишь ничтожные события.

Графиня: Какие же?

Маллеус: Я вижу, как на юге, у большого солёного озера, с потолка пещеры упала капля известковой воды.

Графиня: Что это может означать?

Маллеус: Не знаю. Я могу лишь видеть, толкование мне не доступно. А может, и нет толкования.

Графиня (улыбается): Это может означать дождь.

Маллеус (улыбается): Может. Дождь — вполне возможно. Но, скорее всего — это просто капля, упавшая с потолка.

Пауза.

Графиня: Маллеус, всё-таки, что ты можешь сказать о произошедшем?

Маллеус (стряхнув оцепенение): Что я могу сказать? Я могу сказать, что те два объяснения, которыми можно всё это просто объяснить, никуда не годятся.

Графиня: Что ж это за объяснения?

Маллеус: Первое, что могло бы прийти на ум людям в их низости — это убийство из корысти. Что Линкса нанял аль Закр, чтоб покончить с Аденальфом наверняка.

Графиня: Многие так и считают.

Маллеус: Я даже не хочу об этом думать. Это, конечно, самая простая, но и самая смехотворная из версий. Есть и другое объяснение, немного менее смехотворная — Линкс мог промахнуться.

Графиня: Промахнуться?

Маллеус: Да. Видя, что силы Аденальфа на исходе и желая его спасти, Линкс мог решить убить его противника. Но я слышал о Линксе и знаю, что он — превосходный стрелок. К тому же он понимал, что, убивая мусульманина в такой ситуации, он навлекал бесчестие на своего господина. Он не мог промахнуться. Он попал именно туда, куда целился. Но — с другой стороны... (Умолкает.)

Графиня: Что?

Маллеус: Есть ещё одна сторона — третья.

Графиня: Какая?

Маллеус: Я предпочёл бы об этом умолчать.

Графиня: Как хочешь. И что будет дальше?

Маллеус: Он ведь теперь вне закона?

Графиня: Да. За его голову объявлена награда.

Маллеус: Независимо от того, почему он это сделал?

Графиня: Не понимаю. О чём ты?

Маллеус: Ни о чём. (Задумчиво-отстранённо.) У него теперь только один выход — бежать изо всех сил, спасая своё существование, которое теперь даже для него не стоит и порванной тетивы того лука, найденного на галерее. Бежать и остаток дней своих прятаться, стать подобием червя, слепым подземным жителем, роющим осыпающиеся ходы в песчаной почве, которые неминуемо рухнут и погребут его.

Графиня (резким, почти повелительным тоном): Куда же он побежит?

Маллеус (задумчиво): На восток, в земли неверных. Все дороги ведут на восток, и все убийцы бегут на восток. Наверняка там он встретит ещё кого-нибудь. Убийцы притягивают друг друга. Один из них может основать город, а где их двое — там с ними пребудет Господь.

Графиня (резко): Хватит кощунствовать. Ты найдёшь Линкса?

Маллеус: Нет.

Пауза.

Графиня (с затаённым гневом): Что ты сказал?

Маллеус: Вы меня прекрасно слышали, госпожа. Я сказал — нет.

Графиня (более гневно): Почему?!

Маллеус: Я не хочу.

Графиня (гневно и надменно): Ты забываешься! Твои желания никого не интересуют. Ты, наверное, запамятовал, кто здесь приказывает.

Маллеус (с горечью): Напротив, я прекрасно помню.

Графиня (примирительно): Маллеус, ты сотни раз ловил для нас преступников. Всё было хорошо. Все были довольны. Что случилось на этот раз?!

Маллеус: Не думаю, что вы меня поймёте.

Графиня: Я приказываю тебе!

Маллеус: Вы не можете меня заставить.

Графиня: Я сейчас позову стражу!

Маллеус: Вы сами знаете, что это ни к чему не приведёт.

Графиня вне себя от ярости бросается к Маллеусу и бьёт его по щеке. Маллеус спокойно смотрит на неё, улыбаясь лёгкой презрительной улыбкой. Под его взглядом Графиня сникает, отходит в сторону и закрывает лицо руками. Пауза.

Маллеус: Хорошо. Можете считать, что вам удалось меня уговорить. Я сделаю это. Но сделаю это не для вас, а для себя, или скорее — для него. Я ухожу. (Поворачивается, делает шаг, останавливается.) Да! И не ждите, что я принесу его голову. Ненавижу таскать с собой протухшие человеческие останки. Вам придётся поверить мне на слово. (Идёт к двери.)

Графиня (дрогнувшим голосом): Маллеус!

Маллеус останавливается.

Графиня (очень нежно и печально): Маллеус, милый, неужели ты вот так уйдёшь? И не поцелуешь меня?

Маллеус (мягко, но непреклонно): Как-нибудь в другой раз, Беата. В другой раз.

Уходит.

Третье действие

Пустыня. Свист ветра. Входит брат Амос. Садится на переднем плане, достаёт из складок одежды (или из сумки) какой-то предмет и начинает его разглядывать. Слышны шаги. Брат Амос резко встаёт и идёт в сторону. Входит Линкс.

Линкс: Святой отец!

Брат Амос останавливается спиной к Линксу.

Линкс: Святой отец, подождите!

Брат Амос: Я тороплюсь, сын мой.

Линкс: Но я видел — вы только что присели.

Брат Амос: Я достаточно отдохнул. (Идёт.)

Линкс (с отчаянием): Святой отец, я прошу вас! Мне нужно отпущение. Я согрешил.

Брат Амос (останавливается, не поворачиваясь): Сын мой, почему бы тебе не пойти в город? Там много священников, и каждый из них с радостью даст тебе отпущение.

Линкс: Мне нельзя туда. Если я пойду в город, меня схватят, бросят в тюрьму, а потом казнят.

Брат Амос: Тебе не повезло, сын мой. Я спешу. (Идёт.)

Линкс (с оттенком угрозы): Святой отец, неужели вы не можете немного повременить?

Линкс быстро подходит к брату Амосу и кладёт ему руку на плечо. Брат Амос резко поворачивается. В его руке нож, который он упирает в грудь Линкса.

Линкс: Я безоружен.

Брат Амос (разглядывает Линкса): Я вижу. Почему же ты не взял с собой оружие?

Линкс: Я не успел. Слишком поспешным было моё бегство. Вы делаете мне больно.

Брат Амос: Я знаю. На колени, сын мой.

Линкс: Если вы решили меня убить, я даже не буду сопротивляться. Моя жизнь ничего не значит. Но вы могли хотя бы не унижать меня.

Брат Амос: На колени, глупец! Я дам тебе отпущение.

Линкс в растерянности.

Брат Амос: Ну, что же ты ждёшь? Разве ты не знаешь, что стоя´щий человек может пасть, а коленопреклонённый — встать и возвыситься.

Линкс становится на колени.

Брат Амос: Какой грех ты совершил, сын мой?

Линкс (тяжело): Убийство.

Брат Амос (с горькой иронией): Отличный выбор, сын мой. (Кладёт руку на голову Линксу.) Властью, данной мне самим Вседержителем, отпускаю тебе грех твой. Господь, который милостив и всеблаг, прощает тебя, как и других злодеев. Да пребудешь ты в мире вместе с собратьями твоими Каином и Ламехом. Да отмстится за Каина всемеро, за Ламеха в семь раз семеро, и в семьдесят раз семеро — за тебя, Линкс. (Убирает руку.)

Линкс (вскакивает): Вы меня знаете?!

Брат Амос: Со вчерашнего дня в окрестностях города каждая собака лает твоим именем. (С кривой усмешкой.) И моим, наверное, тоже.

Линкс: Подождите! Я вас узнал. Вы — брат Амос. Беглый монах. Убийца. (Отступает.)

Брат Амос (холодно, с горечью): Да, сын мой. Тебя это смущает? Может, теперь ты хочешь поискать другого священника? Праведного? Добродетельного? Вспомни, как мгновение назад ты молил меня об отпущении, а теперь ты смотришь на меня со злобой и негодованием, совсем забыв, что ты ничуть не лучше меня, и что для глаз Бога мы сейчас, может быть, слились в одного человека.

Линкс (опустив голову): Вы правы. Простите меня. Я не хотел вас обидеть, брат Амос. Но скажите мне — это отпущение...

Брат Амос (прерывает, с усмешкой): Если тебя это действительно сейчас волнует, то я могу тебя уверить, что моё отпущение столь же добротно, как если бы тебе его дал апостол Пётр.

Линкс улыбается. Напряжение спадает.

Линкс: Знаете, для монаха вы неплохо обращаетесь с ножом. Откуда он у вас?

Брат Амос: Я не всегда носил эту одежду, Линкс. А нож я взял на кухне епископа

Линкс (с оттенком обиды): Что ж это получается — вы грозили мне (с презрением) кухонным ножом?

Брат Амос (улыбается): Не обижайся. Это хороший нож. Очень острый. Им резали мясо. Я бы тебя проткнул насквозь. (Прячет нож.)

Пауза.

Линкс: Брат Амос, скажите, Господь действительно прощает убийц?

Пауза.

Брат Амос: Когда-то я читал труд одного ересиарха, жившего давным-давно, так давно, что даже не осталось воспоминания о его имени. Он писал, что совершающий убиение ради правого дела, или хотя бы веруя в свою правоту — не ведает греха.

Линкс: Это правда?

Брат Амос: Не знаю. Мне кажется, что Бога такие мелкие дела не занимают. Представь себе муравья, ползущего по лесной тропинке, с тяжёлым грузом на спине — муравьи ведь так трудолюбивы. И вот он видит на своём пути упавшую ветку, для него непреодолимую преграду. Но тут проходишь ты и случайно отодвигаешь ветку в сторону, тем самым делая для муравья величайшее благо — и богом станешь ты в его глазах. А в другой раз, проходя по той же тропинке, ты случайно — ведь люди так неуклюжи — наступишь на муравейник и причинишь ему великое зло — и муравей будет думать, что ты покарал его за какой-то ничтожный муравьиный грешок, и взмолится он к тебе. Услышишь ли ты его тогда?

Линкс: Вы всегда ведёте подобные разговоры с первым встречным?

Брат Амос: Я думаю — тебе можно доверять. К тому же, ты — не первый встречный. Мы связаны с тобой, я это чувствую. Разве это не знак небес, когда два человека, объединённые общим преступлением, встречаются посреди пустыни? Кстати, а куда ты идёшь?

Линкс: Я конченый человек, жизнь моя ничего не стоит, но я не хочу сидеть и ждать, пока меня схватят. Я думал, если повезёт — добраться до восточной границы и там перейти к арабам. Здесь нет ничего, что меня бы держало.

Брат Амос: Тебе повезло. Нам по пути. Я тоже иду в ту сторону, но с другой целью.

Линкс: Что ж это за цель?

Брат Амос (странно смотрит на Линкса, вкрадчиво): Я тебе расскажу, Линкс. Обязательно расскажу, но позже. Подожди немного. (Нормальным голосом.) Скажи, ты ведь, наверное, устал? Не так ли? И не прочь съесть что-нибудь?

Линкс (улыбается): А вы, брат Амос?

Брат Амос: Длительные блуждания по пустыне не способствуют приливу сил. Вот что я тебе скажу. На кухне епископа, коей я обязан моим прекрасным ножом, мне удалось стащить кусок хлеба — небольшой, конечно, но на двоих хватит, а у тебя я вижу некую ёмкость, в которой что-то явственно плещется. Это вода?

Линкс: Увы.

Брат Амос: Жаль, жаль. Так вот — почему бы нам не объединить усилия и не сделать привал, как и подобает усталым путникам?

Линкс: Вы не боитесь погони, брат Амос?

Брат Амос (очень серьёзно и грустно): Боюсь, очень боюсь, Линкс. Но, понимаешь, я смертельно устал. Мне кажется, что я умру, если немного не отдохну.

Линкс (ободряюще, с сочувствием): Ну, будь по-вашему.

Садятся. Брат Амос достаёт хлеб, Линкс — флягу. Брат Амос ломает хлеб и даёт половину Линксу.

Брат Амос: Вот мы и преломили с тобой хлеб, Линкс. Это лучше, чем резать его. В этом есть что-то древнее, что-то от обряда, ритуала. Это не просто раздел пищи, но нечто большее.

Едят, пьют.

Линкс: Как вы думаете, нам удастся бежать?

Брат Амос: Пока нам это удаётся, и, в любом случае, нужно продолжать дальше. Хотя, если наняли Маллеуса — нам конец. От него никто не уходил. Я знаю его — он иногда приходит к епископу поговорить — епископ славен широкими взглядами и странными знакомыми. Маллеус, по прозвищу Прозрачный, — страшный человек. Человек с тысячью лиц, человек, умеющий проходить сквозь стены, знающий все языки и науки, способный достигнуть любого положения, но по необъяснимой прихоти занимающийся столь презренным ремеслом.

Линкс: Я слышал, что Маллеус раньше никогда не брался за два дела сразу.

Брат Амос: Все мы раньше много чего не делали. Ты ведь, наверное, раньше тоже по-другому упражнялся в стрельбе?

Линкс (резко, с вызовом): Вы не знаете, почему я это сделал.

Брат Амос: Не знаю. Но подозреваю, что у тебя были на то важные причины. Не думаю, что ты просто хотел посмотреть, как будет выглядеть Аденальф со стрелой в горле.

Линкс (гневно): Брат Амос!

Брат Амос (примирительно): Ну, ну, перестань. У меня есть глупая привычка — шутить не к месту, никак не могу от неё избавиться. Не сердись, слова мои — просто слова и ничего не значат. Мы не должны ссориться. Если мы поссоримся, рухнет тот шаткий мир, в котором существуем сейчас мы оба, хмурое небо, пустыня и эта скудная пища, которую мы вкушали — всё это падёт. Когда ты злишься, ты похож на зверя, подарившего тебе имя

Линкс (остывая): Какого зверя?

Брат Амос: Рысь. Твоё имя значит «рысь» — большая дикая кошка с острыми зубами — на языке народа, чьи легионы покорили полмира, но бесследно растворились в дремучих лесах, откуда позже вышли предки Аденальфа и сокрушили выродившихся завоевателей, подобно тому, как рысь перегрызает горло медведю, обессилевшему после зимней спячки.

Пауза.

Линкс (задумчиво): Я почти забыл, как меня зовут по-настоящему. Линкс — такое прозвище дал мне Аденальф, когда подобрал меня — безродного мальчишку, жившего в пыли улиц. Это было много лет назад, и с тех пор мы не разлучались. Я был ему предан настолько, насколько один человек может быть предан другому. Он научил меня искусству, которым владел в совершенстве, — искусству войны, лучшему из искусств, как считал он, ибо Бог подарил миру радость битв, чтобы благородным людям было чем заняться — так он говорил мне. Я был вместе с ним каждый миг, и тень его славы ложилась на меня. Я чистил его оружие, ставил его палатку и разводил его костёр, носил перед ним щит во время сражения — не было того, чего бы я не сделал для Аденальфа, ибо он казался мне воплощением бога войны — великолепным, страшным и притягивающим одновременно. Мы видели падение крепостей, разрушение городов, истребление целых народов, мы проходили сквозь огонь как саламандры — огонь не обжигал нас, стрелы, изнемогая, падали перед нашими торсами, полчища врагов в ужасе бросались прочь, завидев знамя со львом и голубем. Но лик божества потускнел. То, что туманит все зеркала, то, что делает из клинка ржавое посмешище, то, что превращает дорогие и прекрасные ткани в груду пыльных лоскутов — завоеватель время со злобной усмешкой бросило тяжёлый меч на чашу весов его жизни. Чаша опустилась. В тот день, когда я стоял на среднем ярусе галереи, я увидел, как на исходе первого часа поединка Аденальф на миг поднял глаза и посмотрел. Нет-нет, не на меня и не сквозь меня даже — он смотрел в никуда, и увидел там что-то, что вошло в него и его преполнило. Не знаю, что это было. Никто, кроме меня, этого не заметил. Никто, кроме меня, не знал его так. Но на моих глазах Аденальф превратился в испуганного старика с неподъёмным мечом в руке, и лишь в глубине его взгляда, где ещё оставались капли его прежнего естества, билась, кричала и плакала единственная просьба. Я выполнил эту просьбу.

Пауза.

Брат Амос: Ты убил его, чтоб его не убил аль Закр?

Линкс (качая головой): Аль Закр не стал бы убивать испуганного старика, а жизнь для него была бы горшей мукой. Я сделал это потому, что ещё миг — и все бы всё поняли. Я сделал это, чтоб его запомнили как непобедимого героя, коварно убитого рукой предателя. А убежал я потому, что меня бросили бы в тюрьму и там пытали, и я рассказал бы правду, ибо я не приучен лгать.

Брат Амос молчит, берёт флягу, рассматривает её.

Линкс: Вы ничего мне не скажете?

Брат Амос (задумчиво): Что я могу сказать? Твой грех не в убийстве. Твой грех другой — странный, извращённый грех гордыни самоуничижения, который сродни греху поцеловавшего Спасителя, дабы тот принял предначертанные муки и страданиями своими искупил грехи человечества. Есть притча о двух людях, бредущих по пустыне. Совсем как мы, правда? У одного из них фляга, в которой воды ровно столько, чтоб один человек мог дойти до места, где есть источник. Если же оба будут пить воду, то её не хватит, и они оба погибнут.

Линкс: И что же им делать?

Брат Амос: Есть три варианта: поделиться с товарищем водой и погибнуть вместе с ним; отдать ему флягу и погибнуть самому; или — оставить флягу себе. Одно из решений правильное.

Линкс: Какое?

Брат Амос: Ты будешь удивлён, но это третье решение. Сказано в Писании — возлюби ближнего, как самого себя. Как самого себя, понимаешь? Но не больше, чем самого себя. Что сверх того — уже грех.

Линкс: Второй человек может отобрать флягу.

Брат Амос (устало): А вот флягу отбирать нельзя. Это будет — совсем другой грех, ещё более тяжкий.

Линкс: Я поделился с вами водой.

Брат Амос: Я благодарен тебе за это. Ты благородный человек, Линкс, и добрый. Слишком добрый. И совершенно неискушён в богословской софистике. Когда ты делился со мной водой, ты не знал этой притчи. Иногда незнание бывает спасительно.

Линкс (обиженно): Я бы всё равно поделился.

Брат Амос (улыбается): Я не сомневаюсь. Как бы то ни было, фляга уже пуста. Не горюй — скоро мы найдём воду. И пустыня когда-нибудь кончится. Но зачастую люди пересекают пустыню, чтобы найти ещё одну пустыню.

Пауза.

Линкс: Брат Амос, а почему вы убили?

Брат Амос: По чистой случайности. Брат ключник застал меня, когда я лазил в тайник епископа. Он как раз собирался открыть рот, когда я схватил подсвечник и разбил его бедную старую голову. У меня не было выбора. Но я свято верю, что все события на земле — предначертаны и связаны друг с другом. Бессонница ключника, его непреодолимое желание наведаться в комнату в левом крыле были ни что иное, как жажда смерти, и Провидению было угодно, чтоб именно я оборвал нить его существования. А кто я такой, чтоб спорить с Провидением? Моя совесть чиста. Насколько, конечно, она может быть чиста у убийцы.

Линкс: А зачем вы лазили в тайник?

Брат Амос: Ты действительно хочешь это знать?

Линкс: Я думаю, что — да.

Брат Амос достаёт предмет, который рассматривал в начале сцены. Линкс протягивает руку, но брат Амос останавливает его свободной рукой.

Брат Амос: Это стоит многих злодеяний.

Линкс: Что это, брат Амос?

Брат Амос: Ты когда-нибудь слышал о Четвёртой реке?

Линкс: О Четвёртой реке?

Брат Амос: Когда Господь сотворил первую человеческую пару, сразу же возникла проблема — где их разместить. Для этих целей был создан Эдем — рай земной, из которого вытекала река, в свою очередь делившаяся на четыре других. Гихон омывает землю Хавила, где золото, бдолах и камень оникс; Фисон течёт в земле Куш; Хиддекель — перед Ассирией; Четвёртая река — Евфрат. Позже люди понаделали глупостей, за что были изгнаны, а у врат Эдема поставлен ангел с огненным мечом. Но речь сейчас не об этом. Есть люди — и я в их числе — которые считают что Эдем по-прежнему находится на земле, и путь туда указывает Четвёртая река. А в любое место, находящееся на Земле, человек может проникнуть.

Линкс (он удивлён, но говорит серьёзно и задумчиво): Отсюда до Евфрата несколько дней пути. Брат Амос, вы извините меня, но...

Брат Амос (прерывает, говорит гневно и страстно): Что?! Доказательства?! Разве Святое Писание само по себе не доказательство?! Разве человек, обладающий глазами, разумом и верой, не может понять этого сам? Разве не стоит Четвёртая река последней, разве не сказано про неё вскользь, мимоходом, чтобы скрыть истинное знание, опасное для толпы? Потерянная вещь всегда находится в самом дальнем месте; ищи кольцо в последнем ларце — так говорил древний мудрец, и он был прав, тысячу раз прав. А остальные реки лишь прикрывают Четвёртую, как перед боем строй лучников стоит перед конницей.

Линкс (утвердительно): Вы в это верите.

Брат Амос (устало): Да, Линкс. Потому что иначе не может быть. Потому что иначе всё не имеет смысла. Потому что иначе мир был бы просто куском мёртвого камня, на котором живут истязающие друг друга неразумные твари.

Линкс: Если Эдем находится на Земле, почему его никто не видел?

Брат Амос: Потому что он скрыт от глаз человеческих. Потому, что нужно знать слова, отворяющие его.

Линкс: Вы их знаете?

Брат Амос (показывая на предмет): Здесь, внутри этой шкатулки, лежит листок папируса, на котором начертана подробная карта пути в Эдем, слова, которые нужно произнести в определённом месте, чтоб Эдем снизошёл в видимое, и, самое главное, — что сказать стражу, чтобы он не был преградой.

Линкс: Но откуда взялся этот папирус?

Брат Амос (очень серьёзно): Это тайна, Линкс, великая тайна. Этого я тебе сказать не могу. Скажу только — есть люди, которые долгие века берегли этот папирус с письменами, начертанными тем, о ком лучше не говорить; люди, передававшие его из поколения в поколение; люди, всё это время терпеливо ждавшие часа, когда...

Линкс (перебивает): Брат Амос! (Очень взволнованно.) Я... я совсем забыл!.. Я слышал раньше о Четвёртой реке!

Брат Амос: Ты?

Линкс: Да! Несколько лет назад! Это связано с исчезнувшим отрядом...

Брат Амос (очень взволнованно): Что ты сказал?! Исчезнувший отряд?!

Линкс: Да! Отряд, который приплыл на корабле без флага! Отряд, не нёсший впереди знамени! Отряд, который всегда держался в стороне и которым командовал высокий худой человек с лицом воина и в одежде священника! Отряд, который ночью между двумя прибрежными городами покинул общий лагерь и бесследно исчез, уходя на северо-восток. Все долго спорили — кем могли быть эти люди, но со временем о них забыли — или думали, что забыли. Потом, три года назад, во время обмена пленными я опять увидел человека, который командовал исчезнувшим отрядом. Его принесли на носилках. Он был очень слаб, и, по-моему, безумен. В лагере он умер. Перед смертью он страшно бредил. Он говорил о палящем солнце, о песчаных бурях, о жажде, о распухших языках, о гибели товарищей; он говорил о долине человеческих костей, о знамениях и пророчествах, о Следе Адама, и о Четвёртой реке. «Четвёртая река» — повторил он несколько раз и скончался. Епископ осмотрел умершего и что-то вытащил у него из пояса. Я не стал никому говорить, что узнал этого человека.

Пауза.

Брат Амос (задумчиво и печально): Высокий худой человек с лицом воина и в одежде священника, который так много видел, а умер такой жалкой смертью, был моим братом, Линкс. Несчастный! Он хотел завоевать рай, как будто это вражеский город. Он погиб сам, и вместе с ним люди, которые были солью земли. Ты правильно сделал, что никому ничего не рассказал. Епископ тоже правильно сделал, что спрятал папирус. Он не должен был попасть в руки непосвящённых. Хотя, чтобы получить его обратно, мне пришлось три года провести в монастыре, входя в доверие к епископу, а затем стать вором и убийцей. Но зато теперь я знаю точно, что След Адама — не выдумка.

Линкс: След Адама?

Брат Амос: Ты сам только что сказал о нём. В монастыре я не терял времени. Там довольно обширная библиотека. В одной из книг по географии я обнаружил интересные сведения — на северо-востоке, откуда течёт Евфрат, живут дикие племена кочевников, которым известно место, называемое Следом Адама, — узкое ущелье странной формы, которое среди местных дикарей считается запретным местом, по причинам, о которых не сказано. Мой брат раньше этого не мог знать, но, умирая, говорил о нём. А это уже многое значит.

Линкс: Брат Амос, а вы сами видели этот папирус?

Брат Амос: Нет. Я только примерно знаю, что там. Я ещё не открывал шкатулку.

Линкс: Но почему?

Брат Амос: Не знаю, Линкс. Мне почему-то хочется это сделать, когда я перейду границу, когда я буду в безопасности, понимаешь?

Линкс: Нет.

Брат Амос: Ну, всё равно. Считай, что это моя причуда.

Пауза.

Линкс: Брат Амос, а почему вы не хотите, чтоб об этом узнали люди?

Брат Амос (страстно): Люди?! А ты знаешь, что было бы, если б об этом узнали люди? Разве не опьянились бы они этой вестью и не исполнились бы великим рвением? Разве не разнесли бы они эту весть по миру, и не вложили бы её в уши живущих? Разве тогда все народы — нищие, богачи, короли, воины, торговцы, невинные младенцы, старые девы, фальшивомонетчики, скупщики краденого, влюблённые, заклятые враги — не позабыли бы о своих жалких страстях, таких никчёмных теперь?! Разве не стали бы они одним существом — многоруким, тысяченогим, с одной головой на всех, с одной мыслью в голове, с одним криком во рту?! Разве не пришли бы они к истокам Евфрата и не крикнули бы: «Вот! Мы — Человек! Мы плодились и размножались, мы пахали землю, мы создали ремёсла и искусства, мы жили достойно, или хотя бы пытались это делать, — нам надоело! Мы хотим обратно!» Разве устоит перед ними одинокий ангел с потухшим мечом — брошенный часовой у забытого поста? Красноречивые убедят его словами, воинственные запугают, кроткие растрогают, болезные разжалобят. И вернулся бы человек туда, откуда вышел, и стал бы равен и подобен Богу, и, может, против самого Бога измыслил бы мятеж — но нет всего этого. Нет и не будет. К счастью. Потому что папирус — в шкатулке, шкатулка — у меня в руке, а я стою посреди пустыни и никому ничего не скажу.

Линкс: Похоже, что вы не очень-то любите людей.

Брат Амос: Да, Линкс. Я не очень-то люблю людей, но я к ним снисходителен. А вот они ко мне — нет. Да и к тебе — тоже.

Линкс: Брат Амос, а зачем вы туда идёте?

Брат Амос: Я очень устал. Я иду домой. (Пауза.) Мой брат... Он ошибался. Взять рай с оружием в руках — не в силах человеческих. Но я знаю — где не пройдёт большая армия, там пройдёт маленький отряд; где не пройдёт маленький отряд — пройдёт один человек. Или два. Скажи, Линкс, ты пошёл бы со мной?

Линкс (ошеломлённо): Мне — с вами?

Брат Амос (смотрит на Линкса оценивающе): А почему бы и нет? У тебя нет выхода, Линкс. Люди отреклись от тебя. Теперь ты не один из них. Они не поймут всей красоты твоего поступка. Вернись ты к ним — и они убьют тебя, потому что теперь у тебя с ними не одна правда. Тебя ждёт печальный удел изгнанника и беглеца. Я же предлагаю тебе новую жизнь, по-настоящему новую. Решай, Линкс. Иначе — мне придётся убить тебя. Я слишком много тебе рассказал.

Линкс: Перестаньте, брат Амос. Я не настолько глуп, чтобы отказываться. Когда человек бежит куда глаза глядят и ему делают такое предложение — он не спорит. Я пойду с вами.

Брат Амос (облегчённо): Я очень рад, Линкс. Такой попутчик, как ты, — большая честь для меня. (Деловым тоном.) Теперь послушай — через день мы подойдём к границе. Там стоит крепость. Комендант крепости — посвящённый и мой старый друг. Там мы отдохнём, запасёмся водой и провизией и...

Линкс (прерывает): Брат Амос, когда вы последний раз видели коменданта?

Брат Амос (немного растерянно): Довольно давно, раньше мы обменивались письмами, а когда я был в монастыре, я не мог писать туда, чтоб не привлекать внимания, но почему это...

Линкс (прерывает): Брат Амос, комендант этой крепости полгода назад погиб в стычке с арабами. Мне очень жаль.

Пауза. Брат Амос в отчаянии закрывает лицо руками.

Брат Амос: Боже... Но кто теперь там комендант?

Линкс: Насколько я знаю, нового коменданта туда так и не прислали. Его обязанности выполняет вдова покойного. Вы её знаете?

Брат Амос (печально-рассеянно): Да... Клото... Клото и её воспитанница — Анна-Валентина... Когда они ехали в крепость, на их небольшой отряд напали кочевники. В жестокой схватке врагов удалось отбросить, но последствия этой стычки для обеих женщин были поистине роковыми. Анна-Валентина была тогда совсем ребёнком, и от пережитого ужаса она — как бы это сказать? — утратила какую-то часть рассудка — или, может быть, наоборот, приобрела что-то, что оказалось непосильной ношей для её маленького мозга.

Линкс (немного раздражённо): Попросту говоря — она тронулась. А со второй что произошло?

Брат Амос: Случайная стрела попала ей в голову. Рана оказалась не смертельной, но после этого Клото ослепла. Помимо этого у неё начались странные приступы, во время которых она теряет речь. В таких случаях она общается с миром через воспитанницу. Она создала свой особый язык, состоящий из прикосновений пальцами, который понимает только Анна-Валентина. Очень печальная история. Значит, крепостью сейчас управляют две женщины, одна из которых — слепа, а вторая — почти безумна. Как бы то ни было — деваться нам некуда. Пойдём, Линкс.

Линкс (ободряюще): Брат Амос, я вижу, вы расстроены. Утешьтесь, ведь самое главное — папирус с вами.

Брат Амос (улыбается): Да. Спасибо, Линкс. Мне повезло, что я тебя встретил. Мы — хорошая пара. Такие люди, как ты, держат Землю. Такие, как я, — приводят её в движение.

Линкс (улыбается): А кто же живёт на Земле, брат Амос?

Брат Амос: Ты разве не знаешь? Нищие духом, Линкс.

Линкс поворачивается, идёт.

Брат Амос: Постой, ты оставил свою флягу!

Линкс: Она пуста, брат Амос. Значит, больше не нужна.

Уходят. Сцена пуста. Свист ветра. Входит Маллеус, осматривается, подбирает флягу, уходит.

Четвёртое действие

Пограничная крепость. Ночь. В полумраке сидят Клото и Анна-Валентина. Клото прядёт, Анна-Валентина рассматривает книгу при свече.

Клото: Который час?

Анна-Валентина: Ты кого-то ждёшь?

Клото: Того, кто скоро придёт.

Анна-Валентина: А кто скоро придёт?

Клото: Тот, кто идёт подземным ходом. Я слышу шаги.

Анна-Валентина: Уже несколько дней нет времени. Песочные часы разбились, вода в клепсидре высохла, а гномон не отбрасывает тень, небо изменило цвет, оно стало серым, там нет солнца, и мне страшно.

Клото: Анна-Валентина, несчастное дитя, ты никогда не видела грозовых облаков. В этих местах дождь идёт раз в десять лет.

Анна-Валентина: Да, Клото, я никогда не видела дождя, но знаю, что это. Это когда вода льётся с неба. Ещё я знаю, что это плохо.

Клото: Почему плохо?

Анна-Валентина: Я читала об этом в книге. Там есть история про человека, который очень любил зверей. Я тоже люблю зверей, особенно коров — они такие вкусные, но тот человек любил животных больше, чем я. Однажды он узнал, что скоро пойдёт дождь. Тогда он решил спасти животных, только животных, на людей ему было плевать, и он ничего им не сказал. Он построил большой корабль, спрятал всех животных от дождя и был очень рад. Потом пошёл дождь. Все думали, что это просто дождь, а это был особенный дождь, самый сильный, и назывался он по-особенному — потоп, от слова «тонуть». И все утонули. А тот человек — спасся, и животные спаслись. Он плавал по воде, кормил животных и был счастлив. А потом он послал голубя... (Резко захлопывает книгу.) А к нам тоже прилетал голубь!

Клото: Да, Анна-Валентина.

Анна-Валентина: Он принёс зелёную веточку?

Клото: Нет.

Анна-Валентина: Он принёс щепотку земли?

Клото: Нет.

Анна-Валентина: А что он принёс?

Клото: Он принёс письмо. А ты мне его читала.

Анна-Валентина: Я умею читать, но не всегда понимаю написанное. Что там было сказано?

Клото: Дурные вести. Нам грозит опасность.

Анна-Валентина: Что такое опасность?

Клото: Это враги. Их много. Голубь прилетел слишком поздно.

Анна-Валентина: Почему?

Клото: Они уже здесь. Ты ходила вечером на башню?

Анна-Валентина: Да, Клото.

Клото: Что ты там видела?

Анна-Валентина: Огоньки. Вокруг крепости всюду огоньки.

Клото: Это неверные. Они пришли, чтобы штурмовать крепость.

Анна-Валентина: А мы что будем делать?

Клото: Граф должен прислать помощь.

Анна-Валентина: А если враги начнут штурм?

Клото: Воины будут сражаться.

Анна-Валентина: А мы?

Клото: Мы будем ждать.

Анна-Валентина: Чего ждать?

Клото: Исхода.

Анна-Валентина: Какого исхода?

Клото: Любого. Помощи графа или падения крепости.

Анна-Валентина: Если крепость падёт, нас убьют?

Клото (убеждённо): Нет.

Анна-Валентина: Почему?

Клото: Потому что я слепа, а ты — безумна. А закон неверных запрещает убивать увечных и безумцев.

Анна-Валентина: А я точно безумна?

Клото (убеждённо): Да.

Анна-Валентина (улыбается): Это хорошо.

Клото: К тому же мы всегда можем бежать подземным ходом.

Анна-Валентина: Где сейчас кто-то идёт?

Клото: Да. Они уже близко.

Анна-Валентина: Они?

Клото: Теперь я различаю, что их двое.

Анна-Валентина: Они скоро придут?

Клото: Скоро.

Пауза.

Анна-Валентина: Клото, расскажи мне сказку.

Клото: Какую?

Анна-Валентина: Про гору и трёх женщин.

Клото: Далеко за морем есть большая гора. Она вся покрыта снегом, и там очень холодно. На горе живут три женщины. Каждая занята своим делом. У одной из них ящик. Ящик старый, но очень крепкий — он никогда не поломается. Не глядя, запускает она руку в ящик и вынимает, не видя. А лежит в ящике удел человеческий. (Тихо входит брат Амос, стоит, никем не замеченный, и слушает.) У второй есть свиток, бесконечный, как вечность, на котором она пишет то, что предначертано, и записанное уже никто не может изменить или исправить. Третья...

Брат Амос: Третья просто прядёт. Но нитки у неё особые. Если ящик крепче любых камней, а свиток длиннее времени, то нитки её коротки и ненадёжны, и рвутся они постоянно, и приходится ей прясть вновь и вновь, ибо те нитки — жизни человеческие.

Анна-Валентина: Ты знаешь эту сказку?

Брат Амос: Я сам её когда-то рассказывал.

Анна-Валентина: Ты её напугал. Теперь она не сможет говорить.

Клото: Я не испугалась. Я слышала, как ты шёл. Здравствуй. Не знаю, как теперь тебя называть.

Брат Амос: Как хочешь, Клото. Здравствуй.

Клото: Мой муж погиб.

Брат Амос: Я знаю. Он был моим другом. Ты ждёшь сочувствия?

Клото: Нет. То, что не видишь, терять легко. Он умер быстро. Совсем без мучений. Анна-Валентина говорила, что она никогда не видела такого счастливого мертвеца.

Анна-Валентина (важно кивает): Да, это правда.

Брат Амос: Ты по-прежнему прядёшь.

Клото: Да, только я пряду шерсть и лён. Они крепче, чем человеческие жизни. Ты ждёшь помощи?

Брат Амос: Нет.

Клото: Я не могу тебе помочь. Ты видел, что творится под стенами?

Брат Амос: Видел. Их не меньше двух тысяч. Похоже, что они скоро двинутся на приступ.

Клото: Но сейчас ночь.

Брат Амос: Ночь — лучшее время для тёмных дел.

Клото: Если они начнут штурмовать прямо сейчас, то войску графа придётся спасать лишь дымящиеся развалины.

Брат Амос: Граф обещал помощь?

Клото: Да, он прислал письмо. Там было предупреждение об опасности, обещание помощи и сообщение о двух преступниках, которых надлежит задержать.

Пауза.

Брат Амос: Но ты ведь не будешь этого делать?

Клото: Нет. А надо было б. Тот, второй человек, — оруженосец?

Брат Амос: Да. Я встретил его в пустыне.

Клото (иронично): Что ж он не поднялся засвидетельствовать мне своё почтение?

Брат Амос: Боюсь, что он застенчив. Он предпочёл остаться внизу, со стражниками.

Клото: Зная его манеры, это можно только приветствовать.

Брат Амос (с лёгким возмущением): Он — мой друг. И он пойдёт со мной дальше.

Клото: Он поверил в твои сказки?

Брат Амос (резко и гневно): Это не сказки!

Пауза.

Анна-Валентина: Теперь она точно не сможет говорить. (Подходит к Клото и берёт её за руки. Клото чертит у неё на ладони.) Она спрашивает, нашёл ли ты то, что искал?

Брат Амос: Да.

Анна-Валентина: Она спрашивает, счастлив ли ты теперь?

Брат Амос: Я буду счастлив потом.

Анна-Валентина: Она спрашивает — что будет потом?

Брат Амос: Я не знаю, что будет потом. Я иду, чтоб посмотреть на это.

Анна-Валентина: Она говорит, что это не в людских силах.

Брат Амос: Может быть. Может, я взвалил на себя непосильную ношу. Но так возвышается дух человеческий. Я играю с Богом в его игру, по его правилам, его картами, наверняка краплёными, — и всё время проигрываю, но остальных не пускают даже на порог комнаты, где идёт игра.

Анна-Валентина: Она говорит, что, может, и нет никакой комнаты, и Богу наскучили его игры, а есть лишь гора, три женщины, ящик, свиток и нитки, которые всё время рвутся.

Брат Амос берёт прялку.

Брат Амос: У тебя кончились нитки, Клото. То, чего нет, порваться не может.

Клото поднимает с пола ворох ниток и даёт брату Амосу.

Анна-Валентина: Она говорит, что, может быть, здесь есть твоя нитка. Храни их надёжно. Тогда с тобой ничего не случится. Бойся потерять — ибо тогда твоя жизнь будет в руках ветра, зверя, или человека — что хуже всего. Больше она ничего не может для тебя сделать. Она устала и хочет спать. (От себя.) Ты ей надоел. Она тебя не любит.

Брат Амос (вспыхивает): Ах ты, мерзкая безумная девчонка!

Анна-Валентина (обиженно, но важно): Обзываться нехорошо. А безумной быть хорошо. Потому что меня не убьют, а вот тебя — убьют! Да! Никто не может меня убить. Только Бог может пустить воду с неба и утопить Анну-Валентину.

Клото: Амос, тебе не совестно обижать девочку? Она не ведает, что творит.

Брат Амос (раздражённо, с обидой): Твоя девочка прекрасно может постоять за себя сама. Знаешь, мне иногда кажется, что твои приступы — не более чем притворство, когда тебе не хочется говорить.

Клото (улыбается): А тебе всегда хочется говорить?

Брат Амос (почти умоляюще): Клото, я проделал долгий и опасный путь, чтобы попасть сюда. Ты могла бы...

Клото (прерывает): Амос, зачем ты пришёл? Ты говоришь, что помощь тебе не нужна.

Брат Амос (очень смущённо): Клото, я хотел...

Клото (прерывает резко и насмешливо): Что ж ты хотел?

Брат Амос (он смущён ещё больше): Не знаю... Я хотел... Я думал... Я хотел тебя спросить...

Врывается Линкс.

Линкс (возбуждённо): Брат Амос!

Брат Амос (с тихим отчаянием и упрёком): Линкс!..

Линкс (кланяется женщинам): Ради бога, извините меня. Неверные пошли на приступ.

Слышен далёкий шум боя.

Брат Амос (деловым тоном): И что ты скажешь? Как долго крепость продержится?

Линкс: Это старая крепость. Здесь ветхие стены и мало людей. До рассвета тут не будет камня на камне.

Брат Амос: Всё ясно. Нужно срочно бежать.

Анна-Валентина (радостно, хлопая в ладоши): Подземный ход, подземный ход!

Клото: Я не хочу.

Брат Амос (устало): Не сходи с ума. Они убьют тебя.

Клото: Не убьют. На мне их метка.

Линкс: Госпожа, это дикие племена, до сих пор тайно поклоняющиеся идолам. Они не берут пленных.

Клото: Всё равно. Это — не жизнь.

Брат Амос (презрительно): Перестань. Да, твой мир — это мрак. Но когда во мраке появятся чужие гортанные голоса, запах немытых тел, грязные пальцы и холод металла у тебя на шее, такой белой, — что ты скажешь тогда?

Клото (с отвращением поёживается): Хорошо, я пойду. Только чтоб доставить тебе удовольствие.

Шум битвы ближе. Брат Амос берёт Клото и Анну-Валентину под руки, идёт, Линкс стоит.

Брат Амос: Линкс! А с тобою что?

Линкс: Там на стенах воины. Что будет с ними?

Брат Амос (спокойно, равнодушно): Они умрут, Линкс. Все. Никто не спасётся. Ты это хотел услышать?

Линкс (в нерешительности): Я знаю, но...

Брат Амос: Ты можешь им помочь?

Линкс: Нет.

Брат Амос: Ты можешь спасти крепость?

Линкс: Нет.

Брат Амос (гневно, с сарказмом): Так что ж ты ждёшь?! Ах, да — конечно! Это же великий воин Линкс! Он хочет стать вместе с ними, там, на стенах; стать ещё одним безымянным трупом, как велит его честь — эта шлюха разума!

Линкс замахивается, чтобы ударить брата Амоса по лицу, но брат Амос перехватывает его руку и крепко держит.

Брат Амос (мягко и грустно): Решай, Линкс. Ты хотел идти со мной. Иногда, чтоб стать человеком, нужно убить в себе всё человеческое.

Линкс в нерешительности.

Брат Амос: Ну!!!

Линкс опускает руку и как-то обмякает. Брат Амос смеётся злым и горьким смехом. Все уходят. Слышен шум битвы.

Пятое действие

Пустыня за крепостью. Раннее утро. Свист ветра. Выходит Маллеус.

Маллеус (задумчиво, говорит сам с собой): В час утренней тишины, в томительный краткий миг между последним криком петуха и первым стуком ведра о стенку колодца, они, никем не замеченные, прошли подземным ходом, чтоб обрести своё спасение в благословенном безлюдье пустыни. Но не было стука ведра, потому что колодец погребён под грудой камней, а петух — петух сейчас наверняка украшает пиршество победителей. Невинные всегда страдают. Как и всякий, проводящий много времени вдали от людей, наедине с собой я становлюсь невероятно болтливым. Когда-то в детстве я видел одну женщину из племени кочевников. У неё были длинные, крашеные хной волосы, яркого, почти неестественного цвета. Она расчёсывала их роговым гребнем, а я стоял и смотрел, как сплетаются красные пряди и чёрные зубья; смотрел и не мог оторваться. Я вспомнил об этом, когда увидел, как горит крепость. Языки пламени вьются между зубцами на стенах, как будто женщина-великан расчёсывается исполинским гребнем. Это так красиво. Хотя кому-нибудь другому эта картина показалась бы ужасной. Она наводила бы на мысли о бренности, страданиях и смерти. Они идут сюда, они уже близко. Четыре фигуры на фоне пасмурного неба, озарённого алыми отблесками. Их столько же, сколько букв в имени Создателя, сколько граней у квадрата, сколько сторон света, сколько стихий в природе, сколько рек течёт из рая. Моё время ещё не пришло.

Прячется. Входят брат Амос, Линкс, Клото и Анна-Валентина.

Анна-Валентина: Они ушли. Всё сожгли и ушли. Зачем?

Брат Амос: Чтоб опять прийти, всё сжечь и уйти.

Анна-Валентина: Есть ли в этом смысл?

Брат Амос: Смысл есть всегда.

Клото: Да, смысл есть всегда. Крепость была нашей темницей. Теперь мы свободны, Анна-Валентина. Теперь мы можем пойти, куда захотим.

Анна-Валентина (улыбается): Это хорошо.

Брат Амос: Клото, тебе лучше передохнуть.

Расстилает плащ, Клото садится, Анна-Валентина — рядом с ней.

Линкс: Брат Амос...

Брат Амос (устало): Линкс, перестань. Мне надоело. Я не хочу об этом говорить. Ты ещё не успокоился?

Линкс: Я успокоился. Совсем успокоился. Скажите, мы ведь перешли границу?

Брат Амос: Думаю, что — да.

Линкс: Теперь мы наверняка в безопасности. Почему бы вам не открыть вашу шкатулку?

Брат Амос: Да, ты прав. Теперь можно. (Ищет шкатулку в сумке, меняется в лице.)

Линкс: Ну, что там?

Брат Амос (ошеломлённо): Её нет.

Линкс: Как — нет?!

Брат Амос (он вне себя): Так!.. Моя шкатулка... она пропала... (Смотрит на Линкса.) Я знаю... это ты... ты её украл! (Кидается на Линкса.)

Линкс (с трудом отводя его руки): Опомнитесь, брат Амос! Зачем мне её красть? Я же не смогу прочесть, что там написано!

Брат Амос (сникает, он совершенно уничтожен): Да... да... значит, я сам потерял её... Боже... я ведь так её берёг... я мог выронить её где угодно — в пустыне, в подземном ходе — везде! Теперь всё пропало...

Брат Амос опускается на колени и закрывает лицо руками, Клото горько смеётся.

Клото: Как же себя должен чувствовать человек, когда цель его жизни в одночасье умирает у него на руках! Нельзя так сильно верить во что-то одно. Ты проиграл, Амос. У Бога опять оказалась краплёная карта. Он — как ребёнок, ему не нравится, когда чужие трогают его игрушки. Даже когда они сломаны и выброшены на помойку.

Анна-Валентина: Так тебе и надо!

Брат Амос поднимает голову. На его лице — решимость.

Брат Амос: Нет, Клото. Игра ещё не закончена. Это была бесценная вещь, но, в конце концов, это был всего лишь листок папируса. А листок папируса не может быть преградой для меня. У меня есть целый мир, и если я могу читать в нём, я дойду. Я доберусь до Четвёртой реки и буду плыть вверх по течению, пока река не кончится. Там я встречу ангела и, клянусь, если придётся — я задушу его голыми руками.

Клото: А если нет ангела, Амос? Если там вообще ничего нет? Если у царства небесного нет чёрного хода — что ты будешь делать тогда?

Брат Амос: Тогда — тогда я придумаю себе какое-нибудь другое занятие. (Резко.) Линкс, ты пойдёшь со мной?!

Незаметно выходит Маллеус.

Маллеус: «Пойдут ли двое вместе, не сговорившись между собою? Ревёт ли лев в лесу, когда нет перед ним добычи? Подаёт ли свой голос львёнок из логовища своего, когда он ничего не поймал? Попадёт ли птица в петлю на земле, когда силка нет для неё? Поднимется ли с земли петля, когда ничего не попало в неё?» Что дальше, брат Амос?

Все, опешивши, застывают на месте.

Брат Амос (отрешённо): «Трубит ли в городе труба — и народ не испугался бы? Бывает ли в городе бедствие, которое не Господь допустил бы? Ибо Господь ничего не делает, не открыв своей тайны рабам своим, пророкам».

Маллеус: Тебе знакомы эти слова?

Брат Амос: Да. Их сказал человек, подаривший мне своё имя. Пророк Амос. Ты всё-таки нашёл меня, Маллеус.

Маллеус: Да, брат Амос. Я нашёл тебя. И нашёл ещё кое-что. (Показывает шкатулку, брат Амос делает непроизвольное движение к ней.) Ты так долго ждал, чтоб завладеть этой вещью. Ты стал монахом, потом — преступником; ты скитался по пустыне, ты нашёл себе друга, ты терпел голод и жажду, ты крался по подземному ходу — и всё это время я шёл за тобой, а ты не видел меня. Ты хотел совершить Великое, а ключ от Великого ты потерял. Скажи, ты ведь, наверное, очень хочешь получить его обратно?

Брат Амос (через силу): Да, хочу.

Всё это время Линкс пытается подойти к Маллеусу сзади.

Маллеус (не оборачиваясь): Линкс, не стоит этого делать. (Брату Амосу.) И нет, наверное, самого омерзительного поступка, который ты не совершил бы сейчас, чтобы опять обладать этой шкатулкой. Скажи — да? Да? Ты ел бы нечистоты, ты целовал бы мне ноги, ты зарезал бы тысячу младенцев, ты проклял бы имя Божье, ты совокупился бы с содомитом, — но я не стану этого требовать от тебя. У меня сегодня хорошее настроение. На, возьми шкатулку.

Брат Амос в растерянности.

Маллеус: Ну, что же ты? Бери, не бойся. Открой её. Ты заслужил.

Брат Амос берёт шкатулку и старается её открыть.

Анна-Валентина: Клото, а что такое — содомит?

Маллеус (с лёгкой улыбкой): Дитя моё, об этом тебе лучше не знать.

Анна-Валентина: Я не дитя твоё, я — Анна-Валентина.

Маллеус: Хорошо, Анна-Валентина. Извини. (Брату Амосу.) Ну, что там у тебя, брат Амос?

Брат Амос (смущённо и растерянно): Я не могу открыть.

Маллеус посмеивается.

Маллеус: И тут у тебя ничего не вышло. Как же ты собирался прочитать то, что внутри? Но тебе повезло — у тебя есть я, а у меня сегодня хорошее настроение. Дай шкатулку.

Брат Амос даёт Маллеусу шкатулку. Маллеус осматривает её, что-то нажимает — шкатулка открывается. Маллеус заглядывает внутрь и смеётся.

Брат Амос (в нетерпении): Что там? (Вырывает у Маллеуса шкатулку и застывает ошеломлённый.)

Маллеус: И что же ты видишь там, брат Амос?

Брат Амос (в отчаянии): Там... там ничего нет! Только пыль.

Маллеус: Да. Только пыль. Папирус слишком долго был заперт. Он не выдержал прикосновения воздуха. Счастье человеческое так хрупко. Выходит, все эти годы ты гонялся за кучкой праха.

Брат Амос (он оправился, твёрдо, с ненавистью): Перестань, Маллеус. Хватит надо мной издеваться. Ты пришёл за моей головой?

Маллеус (со вздохом, устало): Нет, брат Амос. Я пришёл за шкатулкой. Только и всего. Отдай её мне и иди, куда хочешь. (Забирает у брата Амоса шкатулку.) Ты удивлён?

Брат Амос (он удивлён): Ты отпускаешь меня?

Маллеус: Да. Ты не рад? Епископу нужна только шкатулка. Он знает, что в ней. Что было в ней. Твоя голова ему не нужна.

Брат Амос (саркастично улыбается): Это очень любезно с твоей стороны, Маллеус. Если уж ты такой добрый, может, окажешь мне ещё одну услугу?

Маллеус: Какую же?

Брат Амос (вкрадчиво): Ты ведь видел, что было написано на папирусе, до того, как он превратился в прах. И ты знаешь этот язык.

Маллеус: Очень может быть. А почему я должен тебе это говорить? Чтоб облегчить тебе задачу? Я думал, ты не ищешь лёгких путей.

Брат Амос: А что, по-твоему — это лёгкий путь?

Маллеус (криво улыбается): Но ты же, кажется, собирался задушить ангела голыми руками.

Брат Амос: Я передумал. (Незаметно достаёт нож.) Зачем мне душить ангела, если добрый Маллеус мне и так скажет. (Резко поворачивается и упирает нож Маллеусу в живот.)

Маллеус (в притворном страхе): Ах, нет, нет! Я боюсь крови! Не убивай меня! Я ещё так молод! Я так хочу жить! (Делает незаметное движение; брат Амос, хрипя, сгибается пополам и падает у ног Маллеуса. Тот ухмыляется.) А ты изрядный негодяй, брат Амос. Ты подл и коварен, прямо как я. Ты мне нравишься. Пожалуй, я скажу тебе.

Маллеус нагибается к брату Амосу и шепчет ему на ухо. Брат Амос начинает смеяться через боль.

Брат Амос: Да... Хорошо придумано. Главное — как просто.

Маллеус (становится серьёзным): Теперь ты, Линкс. Подойди ко мне. (Линкс, понурясь, подходит.) Я почти сразу догадался, почему ты это сделал. Когда я был подростком, однажды решил помериться силами с другим отроком, куда поздоровее меня. Мы барахтались в пыли, а мой друг стоял рядом и смотрел на наш поединок. И вот у меня получилось очень удачно — как мне тогда казалось — обхватить своей ногой ногу противника. И что сделал мой друг? Он ударил меня по ноге, нога соскочила, и мой противник одержал победу. Когда я, кипя гневом, спросил друга, зачем он это сделал, он ответил — я спас тебя, ты бы всё равно проиграл. Друга я возненавидел. Но со временем я поумнел и глубже заглянул в суть вещей. Я бы всё равно проиграл, а он действительно меня спас, взяв на себя позор моего проигрыша. Ты не видишь ничего общего?

Линкс (угрюмо): Не вижу.

Маллеус: Ты слишком упрям. Ну и ладно. За твою голову назначена награда. Ты знаешь об этом?

Линкс (с вызовом): Знаю, но пока моя голова — на мне.

Маллеус: Ты напрасно дерзишь человеку, который пытается отнестись к тебе с сочувствием. Мне не хочется тебя убивать. Ведь в наши дни так редко встречаются благородство и преданность. Что же мне делать?

Линкс (мрачно): Придумай что-нибудь.

Маллеус: Уже придумал. Ты знаком с софистикой? Думаю — нет. А зря. Это раздел логики, при помощи которого иные мудрецы доказывают, что белая лошадь — не лошадь. Как тебе такое умозаключение: Линкс, стоящий здесь, — опасный преступник, коего надлежит казнить; далее — Линкс направляется в место, куда попадают только праведники и только после смерти; следовательно — если Линкс попадёт туда — он de jure становится праведником, что большого значения не имеет, но — что важно — в глазах людей он будет мертвецом, а мёртвый преступник — не преступник. Я же возвращаюсь в город, с чистой совестью объявляю, что Линкс мёртв и получаю свои денежки. Неплохо придумано, а?

Линкс (растерянно улыбается): А ты хитрая бестия, Маллеус. Я думал о тебе плохо. Прости.

Маллеус (шутливо): Пустяки! Какие обиды между друзьями! (Стряхивает с себя веселье, становится серьёзным и резким.) А теперь — быстро уходите. Сюда идёт отряд графа, и моё хорошее настроение кончится с минуты на минуту.

Пауза.

Брат Амос: Клото, я бы хотел...

Клото: Ты уже ничего не хочешь, Амос. Уходи.

Брат Амос с мольбой смотрит на Клото, но Клото его не видит. Анна-Валентина украдкой показывает язык.

Маллеус (резко): Ты слышишь, что говорит женщина. Идите, а то будет поздно. (Брат Амос и Линкс идут.) Стойте! (Брат Амос и Линкс останавливаются в недоумении.) Мой последний дар. Я подобрал твою флягу, Линкс, и наполнил её водой. Возьми, она тебе пригодится.

Линкс (берёт флягу): Спасибо.

Маллеус (со странной усмешкой): Потом поблагодаришь. Уходите.

Брат Амос и Линкс уходят. Пауза.

Клото: Они ушли?

Маллеус: Да.

Клото: Что будет с нами?

Маллеус: Я отведу вас в город. Там вы найдёте приют и защиту. (Пауза.) Ты знаешь, мне показалось, что тот человек хотел, чтоб ты пошла с ним.

Клото: Пойдут ли двое вместе, не сговорившись между собой? Этот человек причинил мне много боли. Я бы не пошла с ним.

Брат Амос: Многие люди считают, что любовь — это счастье.

Клото: Может быть. Но те, кто не ведают любви, — тоже счастливы. А что ты можешь знать об этом?

Маллеус: Совсем немного. В городе меня ждёт женщина, чья любовь странна и противоестественна, как прекрасные глаза чудовища.

Пауза.

Клото: Что ты ему сказал тогда?

Брат Амос: «У Следа Адама воззови ко Мне. Страж слеп, пройди молча».

Клото: Слеп, как я. Значит, любой может войти в рай?

Маллеус: Как видишь.

Клото: Я не вижу.

Маллеус: Извини.

Клото: Ничего. (Пауза.) Что же будет с ними?

Пауза.

Маллеус: Если ты действительно хочешь это знать — я расскажу. Когда они дойдут до дальних холмов, им захочется пить. Они выпьют воды и почувствуют дикую, нечеловеческую усталость. Они сядут отдохнуть, глаза их сомкнутся, и очень скоро их души отлетят. Вода отравлена.

Клото: Что?!

Маллеус (не обращая внимания): Я позаботился о том, чтоб их смерть была лёгкой и сладостной. Они узрят дивные видения, то место, куда они так стремились: ангела, гостеприимно отворяющего врата, и самого Господа, который с улыбкой посадит их справа от себя. Я сам бы мечтал такой смерти.

Клото: Но зачем ты это сделал?

Маллеус: По многим причинам. Я должен был выполнить обязательства — нельзя же портить свою репутацию. И ещё — я был в тех местах, куда они идут. Там нет ничего особенного. И ещё — папирус превратился в пыль до того, как я успел заметить, что на нём написано. Слова, что я сказал — первое, что пришло мне в голову, — брат Амос мне действительно нравится, и мне хотелось сделать ему приятное. Они не перенесут разочарования. Лучше погибнуть на вершине деяния, чем потом влачить жалкие дни проигравшего. Но у них есть выбор. Они могут не пить из фляги; или Линкс может не поделиться с Амосом водой, он ведь теперь знает притчу. Я играю честно.

Клото: Боже, какой же ты подлец.

Маллеус: Неужели эти люди что-то значат для тебя? Ты ведь не ведаешь любви, Клото. Впрочем, ты можешь попытаться их спасти. Твои нитки, Клото. (Достаёт нитки, даёт их Клото.) Я подобрал их вместе со шкатулкой. Брат Амос не умеет хранить ценные вещи. Может, там есть и нить Линкса. Теперь их жизни — в твоих руках. Это всё, что я могу для тебя сделать. Нам пора уходить.

Анна-Валентина подходит к Клото. Клото чертит у неё на руке.

Анна-Валентина: Она больше не хочет с тобой разговаривать. Она говорит, что нет казни, которая была бы для тебя слишком жестокой. Она говорит, что небо тебя покарает.

Маллеус: Нет, Клото. Небо меня простит. И оно уже начало это делать. (Со странной улыбкой поднимает палец вверх.)

Слышен шум дождя.

Анна-Валентина (в ужасе): Что это? А! Я знаю! Это потоп — вода с неба! Сейчас я умру! Сейчас мы все умрём!

Маллеус (очень мягко): Нет, дитя моё. Ты будешь жить долго и пресытишься жизнью. Это — дождь. Просто дождь.

Уходят под шум дождя, который усиливается и превращается в ливень.