ЗАВТРАК ПРОШЛОГО ГОДА

Снежинки в такую погоду не садятся на стекло.

Узоры на окнах к снегу, падающему с неба, не имеют отношения.

Снег не падает, а опускается.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В голове знакомо: и вата, и гулко; головой хочется делать "бр-р-р..."

Стынет спинной мозг, лучше всего состояние изображается тоцецьками: ... ... Как на тротуаре... (чуть позже, Саша; позже.)

Саша... (с точками надо похерить) Саша!

Саша отнюдь не спит. Просто он вне себя. (Потому так тихо.) Когда он вернется? Саша, Саша! Вот когда он вернется,...

Ничего интересного, когда он вернется. Утром.

А вот Николай Иванович здесь, с нами. Он в теплом кресле, и ему снится теплое кресло. Ему снятся стол и разноцветно помазанные тарелки. И елка, и большие гудящие снежинки.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Они отошли к окну и шевелились там некоторое время.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я знаю, это мама зажгла свет, потому что внесла торт. Вообще, я бы подавал торт в самом начале: чтобы скатерть чистая, а гости ровненькие и причесаны по порядку. Когда торт выслушает все похвалы в свой адрес, его нужно зажечь, а потом задуть, спрятать - и заводить всю шарманку сначала (он, объясняет мама, очень сытный, и если бы тети Жени были трезвее, то съели бы по крохотному кусочку каждая, - а нам бы осталось на дольше).

Мама внесла свой чудесный торт с жемчужной глазурью. Тарелку с бисером. Николай Иванович видит торт. Но... "Торт" для Николая Ивановича - это грубое немецкое слово. Типа "батон".

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бутерброды, зато, в тети Женином исполнении обретают вид донельзя утонченный. "Почему ...этот будто шпрот - ...такой уточненный?" - спрашивает дядя Женя (тети Женин последний) и попадает в рот, в точку, коей служит второй, отраженный и дрожащий, как в озере, язычок. Дядя - тенор областного масштаба, но бутерброд масштаба еще более крохотного, и потому дядя считает себя вправе спросить.

А я гляжу в стол и думаю: ...в бутерброде все должно быть потоньше: и изнанка, и подкладка, и начинка...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В новогоднюю ночь есть специальный момент (в отличие от момента официального и тупого - когда бьет двенадцать): первого января, часа в два, всегда происходит перевал.

На Новый год возможно и даже принято оставаться в гостях до утра - но часам к двум обязательно найдутся безумцы, лепечущие что-то о "встретить... закончить... в домашней, так сказать, кругу семьи... и..."; они будут невнятно улыбаться, говорить "гы", обводить всех смазанными глазками, собирать друг друга ("пиджак, Женя... это другой пиджак. Что мы возимся?") - напрасно мама апеллирует к празднично-транспортным неурядицам: надев на голову то, что показалось мне ржаным караваем, дядя споткнулся об порог и уехал.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Пока не удалось установить, по какому принципу Дед Мороз (этот калиф на час, этот бог с ограниченными полномочиями, зато не требующий даров, напротив, сам приносящий что попало) - по какому принципу он осеняет избранных, то есть, по какому принципу избирает и, обсыпая конфетти, осеменяет несобранных, так же, как и все остальные, тупо-весело празднующих лиц, внушая, сообщая им (о, эти откровения!) внушительный и неумолимый импульс: "Домой! - кричит дядя Женя, - Домой!!!" - и это он хоть и жене, но и не о посуде. "Дед Мороз - педераст", - сказал мне дядя Женя, удивив изысканной рифмой. Дядя Женя, это ничего не объясняет!

А распинаться, мама, не стоило: во-первых, описанного рода сумасшествие не лечится, во-вторых, проходит само собой; сам я, да, бывал "отторгнут", знаю не понаслышке; "оторван"; "оттерт от торта"; проходит: около двух часов пополуночи, подымаясь стараниями цивилизации в лифте, к себе, в желтой темноте понял; открывая громкую дверь ключом, понимал: попал под раздачу. Случай. Обледенел город; покинув плохой праздник, оттолкнувшись, вниз, домой, "по тонкому льду нового дня", "но не остановиться, не вытянуть ноги", нет дороги назад, потому что вперед - под гору, стирая подошвы, "крепко сидит мой рызиновый шлем - на голове-е", "холодный ветер - он свистит и обжигает", "я е-ду на лыжах, а ве-тер мне в харю", ну вот мы и до дома до... а проходит в лифте: это сначала "почему?", потом "какого черта?!", перетаптывание, грустное умное понимание: назад нельзя. Лучше лечь спать; сразу не выйдет, но надо; почему - объясню потом.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но - когда за выбранными судьбой закрывается дверь - вот тут-то и начинается веселье! Немотивированное веселье, как сказал бы дедушка, начинается.

Например, в 1988м кидались использованными хлопушками и сломали дверь.

Тогда же кормили друг друга холодцом с завязанными глазами. (Не всякий без содроганий съест кусок студня с неглубоко посаженным и как бы всплывающим пристальным оком, - поэтому.)

В 1993м долго ползли по стройке - посмотреть на новый мост.

В 1989м обошлось напольным хоккеем, зато в 1990м прятались в чулане, в то время как очередной несчастный - восьмой раз поскальзывался и падал на пять минут назад вожделенной дороге домой.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ну, подумай о том, что ты сделал, а чего нет; как ты плох, и как ты хорош, и чего тебе не хватает, чтобы не оставаться ничем, "Да - ничем!" - думаешь ты. Как сладко это думать, а? Сырой снежок липнет на окна трамвая, если б ты в нем ехал, только не плачь.

Да, запрись в комнате и подведи итоги. В принципе, все в новогоднюю ночь принято устраивать так, чтобы не дать никому ничего такого подумать, и это правильно, не давай им поднять головы! хлопушки, танцы и безопасный секс, только не открывай глаз! выпей и поешь и внутри будет тепло, как у Николая Ивановича за пазухой, и сиди, вот тебе телевизор, только не оборачивайся, Эврика-Эвридика. Стоило на минуту оставить Архимеда одного, как он выскочил из ванны на тридцатиградусный мороз и побежал, и бежал все быстрее, а на главной, празднично украшенной площади города сердце отстало от него и остановилось. Никто так и не узнал, что он нашел, но искал-то наверняка в себе! В бане-то! Корень зла - в себе!!!

Но если тебя в новогоднюю ночь оставили, инстинкт самосохранения не сработал, и ты не прибился к кому-то еще, или не надрался в качестве разумной альтернативы до жирных чертиков, - то валяй, анализируй, а на последствия плевать - кому ты такой нужен. Все равно ты считаешь, что жизнь по-любому самоубийство, - поехали! Итак, чего мы не сделали в прошлом году? Какой были сволочью? И вся моя жизнь - это? Ну, вся моя жизнь - это? Все хором: вся моя жизнь - !!...

Опасная штука Новый год, и готовиться надо заранее.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Воспоминаниям предаваться приятно, даже сознавая непродуктивность этого занятия. Даже если громогласно не замолкает совершенно чужое в компании лицо неправильно розового цвета.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А потом заблудшие возвращаются, пьяные умнеют, курильщики умирают и все пьют второй бесчувственный чай, плодя новые объедки. Стол уже сдвинут, и поэтому все в углу и всем тесно. А глаза на лицах абсолютно ничего не обозначают!

Это тупой, но интересный момент.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Наконец, N минус первые гости уходят, звеня перилами; семья-резидент носится: моет, трет и ставит на место посуды и прочее, как если бы это был любой праздник, - но, так как это Новый год, то ничего такого не происходит, а просто встает Неуехавший и поднимает рюмку за:

- За то, чтобы мы - каждый из нас в любую минуту мог просто позвонить и сказать: "Вот такие-и-такие у меня проблемы, и ты мог бы мне помочь?", - и чтобы каждый из нас каждому из нас... (тем временем остановившаяся как бы уважительно семья тяжело логически мыслит, так: 1) никого, кроме нас, здесь нет; 2) значит, это он нам; 3) то есть? 4) он о чем хочет попросить? 5) э, нет... 6) это он вообще, и не вообще, а на будущее; 7) так, значит, в любую минуту 8) вот сволочь! хоть и пьяный. - Размышления прерывает младшенький, чья подростковая наглость спасает всех, он говорит:

- И чтобы каждый из нас, - подхватывает он, - мог просто послать каждого из нас со всеми его проблемами к чертям собачьим (Вот здорово, все смеются!)

. . . . ) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Конец. Все проименованные герои растворены: разбежались и умерли.

Сегодня 31 декабря, и я полон решимости закончить рассказ. Так честнее, решил я, а честность - это хорошо. Это такая добродетель.

Этот Новый год наверняка не будет чем-то особенным. Он должен быть хуже (и я когда-нибудь расскажу почему - есть такая теория). И все-таки я хочу встретить его по-человечески. По-человечески - это как правило очень скучно, и глупо, и тошно, и все равно мимо; но будем пытаться.

Рассказ будет дописан (может быть не дописан, но закончен. Может быть не закончен, но навсегда). Это чтобы я мог хотеть веселиться. Это чтобы новые впечатления не нужны были мне, - тогда они будут.

Но, начав писать о себе, я заканчиваю банально. Раз попытавшись быть честным, надо было честно и сразу сообщить: вовсе не собираюсь я не быть в стороне. Не намерен спиваться, сливаться и счастливо смеяться - просто вряд ли получится. Но и наоборот мне тоже не хочется, хотя, может быть, бывает и другое наоборот, наоборот, но не выше, и не наоборот вовсе, а по-другому. Просто. Чистым и ясным языком. Бренча на струнах возвышенного. Споем мы нашу новогоднюю песнь. Какие мы будем счастливые, представить себе невозможно...; но уже было утро, и пьяный дворник уже прометал в снегу кривые дорожки, а мы через пять часов встали; и умылись; маме не пришлось готовить: мы сели за неубранный стол, чтобы съесть первый завтрак в этом новом году - но это был завтрак прошлого года.

[ 1993 ]

МОЖНО ВООБРАЗИТЬ...

история одной гипотезы

Какой русский литератор, решившись издать избранные места из своей переписки, не почувствует себя неловко! И будет, конечно, прав... - а всё же трудно отрицать совершенно особую притягательность и открытость этого жанра, в котором литературная магия возведена в n-ную степень дружеского соучастия.

Можно вообразить себе такую поэтическую манеру: автор, против обычного, не только не стремится убрать из стихов обессмысливающие, посторонние и противоречащие основной линии ассоциации, но даже насыщает ими текст - обеспечивая всякому, кто в том заинтересован, возможность уличающего или коверкающего прочтения. В чем цель? С ходу отставив злоумышленного читателя, поделиться находкой ли, истиной с читателем добросердечным, - который, по совести, и есть главный адресат любого художественного усилия.

Не додумано до конца. Как связано обилие побочных вариантов интерпретации с доброжелательностью автора к читателю et vice versa? Попробуй это дело развернуть чуток.

Не вполне согласен, но мысль интересная. На мой взгляд, главное в таком деле не читатель, а автор. Оставление неточных слов означает, что автор отказывается от полной власти и полного контроля над своим произведением и готов признать, что и сам себя не всегда адекватно понимает - что означает внутреннюю свободу и готовность к изменениям. А также неполную отделенность от произведения, - и, соответственно, существование на границе и динамический (беспомощный, не гарантированный) выход из смысловой законченности текста - происходящий внутри текста же.

Вопрос тут в том, в каком случае при этом доверии к странностям и огромности мира - в каком случае текст сохраняет какую-то форму, а в каком разваливается. Заранее этого, наверное, сказать нельзя. Но мне кажется, что и при таком как бы расплывании и мерцании формы - в действительности форма не исчезает, просто переходит в какое-то трудноуловимое качество.

Это все изложено упрощенно, лобово и несколько доктринерски ввиду спешки.

С уважением -
Илья

не учите детей говорить
ни к чему это им, в самом деле
пусть гуляют они по лесам
пусть гуляют они, каждый сам
ощущая присутствие бога
сосчитать не умея недели
пусть звезда бессловесно горит
пусть плывет по канаве пирога
молчаливого потомка
пусть в руке его котомка
он сыграет на свирели
чтоб рассветы засерели

1994, "СТИХИ, В КОТОРЫХ БОГ УПОМИНАЕТСЯ
ИЛИ НЕ УПОМИНАЕТСЯ, НО ИМЕЕТСЯ В ВИДУ"

Оговорюсь. Я все-таки рассматривал не просто обилие интерпретаций (Кузьмин), но интерпретации "обессмысливающие, посторонние и противоречащие основной линии". Подразумевается, таким образом, ситуация "классическая" (у текста есть "основная линия" - мысли и положения, которые стремится выразить автор) в противоположность ситуации "модернистской" (текст создается с расчетом на самые разные интерпретации, ни одну из которых автор не считает единственно верной или предпочтительной). Неточные слова (Кукулин)? Да, но не в том смысле, что слова не вполне выражают мысль автора - выражают, и даже перевыражают (то есть - например, в силу омонимичности - выражают еще и то, что автор выразить не хотел). Теперь - грубый меркантильный пример применения моей теории. Скажем, часть моих немногочисленных читателей утверждает, что последняя строка стихотворения из [Ц.к.п.]009 нелегитимна, потому что неблагозвучна - из-за фонетической аналогии между "засерели" и "засирали", что ли... В соответствии со своей новой теорией этих читателей я с легкостью зачисляю в "злоумышленные" и не обращаю на их недовольство никакого внимания ;) - разумея, что "добросердечные" такой аналогии проводить не будут (зачем она им?), а если обнаружат, то отчураются от нее и без авторской помощи. Антипример - наша с вами дискуссия: два несомненно добросердечных читателя поняли меня каждый по-своему и, похоже, совсем не так, как то мнилось автору. Модель моя, однако, на всеохватность и не претендовала.

P.S. Вот эта штука: ;) всегда напоминает мне своеобразную ухмылку Иры Шостаковской.

Юрий,
пожалуй отмечу, что автор не может гарантировать, что та линия, которую он пророчит в основную, совпадет с той линией, что получится основной для прочтения. Если же составлять фиктивные ассоциации, то почему бы не пойти дальше, строя из них фиктивные цепочки. Если же развернуть и эту деятельность, то можно прийти к ассоциативному полю. Эта мысль мне напомнила игру "Минер", лично для меня она была завораживающей. Путешествие же по ассоциативному полю должно обладать еще более высоким уровнем взаимодействия с читателем, поскольку в отличие от бинарной оппозиции "Минера" оно будет нести поливариантность, - и текст станет прозрачен для чтения.

Почему я так близко воспринял данную тему? Потому что уже полгода назад было написано визуальное стихотворение по такому принципу. Называлось оно "Саратов" (копии есть у Давыдова и Кукулина). На реальную карту города была наложена сетка ассоциаций. И описан способ их прочтения в виде связанных предложений. Таким образом к текстовой реальности Ваш слуга привязал еще топографическую, а для жителей и гостей г. Саратова еще и сетку личных воспоминаний, которые, безусловно, также становятся частью стихотворения.

Ваш Этер

Вообще, с удивлением наблюдаю за перепиской. Ю.Ц. предложил довольно ясную идею, которую все (Кузьмин, Кукулин, Этер) восприняли как очередной перепев постмодернистких раскладов про множественность прочтения. Идея Цаплина взрывает эти расклады изнутри. Да, есть множественность, но при этом, вопреки этому ясно есть тот смысл, к которому приглашаются друзья. То, что считалось начинкой конфетки (уводящие вбок ассоциации), теперь подкладывается как мина. В самом деле, остроумный ответ на вопрос о том, что осталось делать после постмодернизма. Осмоловский и Пименов говорят - кричать. Ну, Псой Короленко сам оттуда. А тут - взрывать врага его же собственными конфетами! - а он еще причмокивать будет. Причем мины - скорее те, коровьи. Учитывая хотя бы пресловутую "серельную" строчку Цаплина. Отлично!

Ф.М.

Поправка:
Кузьмин ничего содержательно не ответил. Неясно, как он понял. Это Илья Кукулин развернул некоторую телегу, основанную именно на неопределенности смысла. Этер в завершение своей телеги подводит к тому, что множественность смысла в результате как-то сама себя аннулирует, всё в результате однозначно, но для меня, скажем, всегда игра двусмысленностью в тексте подводит к однозначности (условно говоря, некоторого третьего смысла), не нужно никакой второй побочной линии вести (хотя уж если о побочных линиях... ну, "Материалы к поэмам" это именно такой проект, разве нет?). Однако очевидно, что Ю.Ц. говорит совсем о другом.

Условно говоря, если Обычный Автор всячески продумывает политес, чтобы "не поймите меня неправильно", для Современного Автора множество боковых трактовок собственно и есть некоторый момент генерации смыслов, и вместе с тем - интрига флирта с читателем и собственной неопределенности, т.е. "не поймите меня правильно". Для Предполагаемого (текстом Цаплина) Автора эти двусмысленности - как лишние слоги в фене. Предполагаемый Автор сдержанно раздражен любителями Современного Автора, и измывается над ними, одновременно обращаясь к горячо любимому Предполагаемому Читателю, который его вполне поймет. То, что все вокруг не вполне понимают их диалог, или, точнее, понимают совершенно неверно, очень сближает П.А. и П.Ч..

Возможно, что в данном случае Автор Цаплин был одновременно и П.А. своего текста, т.е. текст был рефлексивным, причем Илья Кукулин и Этер оказались Современными Читателями, не догнавшими П.А.. Филиппу Минлосу показалось, что он является П.Ч.. Однако очень может быть, что он попался на другую смысловую ловушку текста П.А., просто более хитро расставленную, чем первая. Вмешавшись в дискуссию, да еще попытавшись вплести себя в сюжет, я неизбежно претендую на роль читателя злосердечного. Как знать, чем именно хочет поделиться П.А. с читателем добросердечным и внимательным? Может, коллекцией насекомых, прилипших к его клейкой ленте? С размаху врезавшись в самый центр, я уже заведомо не читатель, а следовательно - экспонат для читателя добросердечного, невменяемый Современный Читатель.

Ф.М.

"...строка стихотворения из [Ц.к.п.]009 нелегитимна, потому что неблагозвучна - из-за фонетической аналогии между "засерели" и "засирали", что ли... В соответствии со своей новой теорией этих читателей я с легкостью зачисляю в "злоумышленные" и не обращаю на их недовольство никакого внимания ;) - разумея, что "добросердечные" такой аналогии проводить не будут (зачем она им?), а если обнаружат, то отчураются от нее и без авторской помощи."

В такой редакции это совсем неинтересно. Постмодернизм (если понимать его идею с толком, а не как жупел) тому нас и учит, что на всякий текст (ВНЕ зависимости от стратегии автора) найдется и читатель, который все проглотит с восторгом, и злобный зоил, который будет придираться к каждой строчке: оба типа реакции (и многие другие) отчасти, конечно, программируются текстом (и на этом основана художественная стратегия авангарда, продолжателями которой в этом отношении являются "звезды" отечественного постмодерна), но в огромной степени обусловлены причинами более или менее внелитературными (а - психологическим типом, к которому принадлежит читатель, престижностью или непрестижностью в его референтной группе тех или иных типов реакции и т.д.). Иными словами: для того, чтобы с реакцией читателей дело обстояло так, как пишет Юра, нет необходимости писать каким-то особым образом: это В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ так и будет. Принятие же этой данности в качестве не просто данности, а некоего желаемого положения вещей приводит не к новой какой-то стратегии, а к самой что ни на есть старой и тривиальной: "Не стреляйте в пианиста, он играет как умеет", - т.е. к простой индульгенции сколь угодно плохому письму. По схеме, предложенной Юрой, можно просто в ответ на любую претензию к тексту отвечать: так тебе, злоумышленный читатель, и надо - был бы ты доброжелателен, так счел бы это говно конфеткой и был бы, отведав его, доволен, а раз ты такой злобный, что, попробовав говна, недоволен, следовательно, сам дурак. Вопреки идее Филиппа, это не новое средство против постмодернизма, а как раз самая неинтересная версия постмодернизма на отечественной почве.

Господа,
удивительно, что в двух постах, которыми я располагаю, Минлоса и Кузьмина не отмечено, что пост Цаплина состоит из двух частей: как бы метода и как бы причины. Моя "телега", как выразился Филипп, целиком посвящена первой части. Вторую часть я чистосердечно проигнорировал, так как там использовалось непонятное для меня слово "истина", с которым я вступать ни в какие отношения не намерен.

Относительно первой части:
Филипп проигнорировал тот факт, что из-за умножения вариаций текст приобретает как бы иную размерность (в моем частном примере, из одномерного в двумерный) и, соответственно, однозначность возникает как бы на следующем уровне. Это чем-то напоминает теорию парадигм Куна. Базой-опорой для такого умножения размерностей вполне может послужить заявленная в [Ц.к.п.]001 новая сакрализация реальности (я бы назвал это транссакрализацией, поскольку это похоже на взгляд назад сквозь пленку новых очков). Такая транссакральность может позволить в бытовом мышлении сломать бинарную логику - или нет, мутировать бинарную логику в систему более сложных взаимосвязей. В частности, позволит осознавать ТЕКСТ более чем в одной размерности.

Ваш Этер

"...нелегитимна, потому что неблагозвучна - из-за фонетической аналогии между "засерели" и "засирали", что ли..."

"...взрывать врага его же собственными конфетами! - а он еще причмокивать будет. Причем мины - скорее те, коровьи."

"...так тебе, злоумышленный читатель, и надо - был бы ты доброжелателен, так счел бы это говно конфеткой и был бы, отведав его, доволен, а раз ты такой злобный, что, попробовав говна, недоволен, следовательно, сам дурак."

Цитаты эти (начало которым я положил неосмотрительным примером) убедительно показывают, в какую сторону двигалось наше обсуждение - и отчасти оправдывают, надеюсь, мою попытку подытожить его парой умиротворяющих реплик. Спору нет, нарисованная Кузьминым картинка нелицеприятна, смешна, апокалиптична. Помнится, мне еще в прошлой записке хотелось уточнить: литература - это всё-таки дом (пусть не единственный) языка (а язык - сами знаете...), следовательно, внятность, лаконизм и доступность выражения - не прихоть и не популизм, а общественно полезный труд, - и пресловутая манера, таким образом, менее всего подходит на роль господствующей. От "индульгенции сколь угодно плохому письму", иначе говоря, словесность должно спасти простое чувство самосохранения. Пример же из 007+ был, скорее, о том, где именно в художественной практике может начинаться (и чем может быть обусловлено) то самое "морщились, но пропускали", которым в отношении великих так любовался Битов.

В то же время, я не сбрасывал бы с корабля современности и те восхитившие Минлоса возможности (поохотиться на непроворных читателей с капканами и ловушками), которые мне, в меру моей скромной осведомленности, не кажутся вполне разработанными. Теоретически опровергнуть продуктивность такой не стратегии, но тактики - не сможет, думаю, никто, а подтвердит - только практика. И волки сыты, и овцы квиты.