ОПУБЛИКОВАНО В ЖУРНАЛЕ «ХАРЬКОВ — ЧТО, ГДЕ, КОГДА» (2003, №12)
ТЕКСТ ПУБЛИКАЦИИ ПРЕДОСТАВЛЕН РЕДАКЦИЕЙ ЖУРНАЛА «©ОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ»

ВОСТОЧНЫЙ ЭКСПРЕСС

В один из поздних вечеров декабря Началов спешил к четвёртому вагону. Со знакомым вокзальным чувством лёгкой тревожной озабоченности, в грубом контрасте света и мрака, где поминутно сталкивались и мешались тени, он шел с тяжёлой сумкой, отставив свободную руку с нелепо вывернутой кистью. В его фарватере, едва поспевая, мелким аллюром двигалась мама, стуча по перрону старомодными ботиночками и на ходу отдавая последние распоряжения, хотя, казалось, слов уже не осталось, всё растрачено дома. Началов, рассеянный сорокалетний счетовод, служащий в цирке, спешил во Владивосток — смотреть, как сын Миша будет принимать воинскую присягу. Сумка, которую вёз Началов, распухла от колбасы, сушек и тёплых носков.

В вагоне сразу стих, точно отодвинулся, шум вокзала; было тепло, остро пахло дерматином и углём.

Началов маялся до поздней ночи. За окном проносилась мёрзлая белёсая мгла. Появилась спасительная мысль: чем так бесполезно лежать — не лучше ли сходить в ресторан? Идея неожиданно поправилась. Началов вышел в полумрак коридора и с тоской подумал, что эту красную ковровую дорожку он обречён лицезреть все долгие дни, до самого Владивостока. «Карцер на колёсах. И почему я не полетел самолетом?» Вагон спал. Внезапно из соседнего купе вышел долговязый мужчина в спортивном трико и кроссовках с обрезанными задниками. Глядя в окно и не спеша разминая в пальцах сигарету, он вяло произнёс — то ли самому себе, то ли для Началова:

— Погодка, доложу я вам...

Началову вдруг понравился этот человек — своим каким-то домашним видом, и этой тихой фразой, и даже обрезанными задниками.

— Простите, вагон-ресторан далеко? А то, знаете, что-то не спится.

Сигарета замерла в руках незнакомца. Он окинул взглядом Началова и оживился:

— Понимаю. Предлагаете разделить с вами трапезу? Что ж, охотно. Как раз по пути заглянем ко мне, в девятый вагон — я тут был в гостях, и, так сказать, налегке. Меня зовут Гарри Семенович Шульц.

— Евгений.

Познакомились. По дороге Шульц рассказывал историю какого-то НИИ Случайных Технологий, вахтёр которого наловчился пить жидкий азот. Свой рассказ Шульц прерывал, когда они проходили через адски кричащие переходы между вагонами. В какой-то момент Началовым овладело чувство неясной тревоги. Что-то было не так. Что-то зрело, холодом нарастало в его груди.

— Постойте-ка, Шульц. Погодите... Вы ничего не заметили?

— Нет. Что я должен был заметить?

— Ну, как же? Мы не встретили ни одного человека. Мы не прошли ни одного плацкартного вагона. По-моему, это...

Не договорив, счетовод ринулся вперёд, открыл двери третьего купе и через секунду вылетел оттуда в обратном направлении.

— Что такое?

— Что!? Вы спрашиваете, что? Ничего — кроме того только, что мы в моём вагоне. Мы отправились в ресторан, а пришли на прежнее место. А вы ещё спрашиваете — что!

Шульц засмеялся:

— Голубчик, вы, верно, сегодня хватили лишнего. Это нонсенс. Друг мой, вы...

— Стойте здесь. Стойте на этом месте...

И Началов решительной походкой вышел из вагона, однако через мгновение появился, но уже с другого, дальнего конца. Шульц был скорее заинтригован, чем испуган:

— Ну, знаете! Чертовщина какая-то... Просто Фернандель какой-то!..

— А вот, взгляните. Узнаёте сигарету, которую вы мусолили? Попробуйте теперь вы пройти в соседний вагон.

Шульц исчез за дверью, ведущей в тамбур, и тут же возник с другой стороны, с изумлённой улыбкой пожимая плечами.

— Убейте меня, если я хоть что-нибудь понимаю!

Началов, за долгие годы общения с бухгалтерскими книгами почти полностью израсходовал свое воображение на колонки цифр, поэтому ход дальнейших действий виделся ему весьма тривиальным. Взбешённый счетовод принялся колотить в двери купе проводников. Ему с неудовольствием отворили.

— Милая моя, что у вас тут творится!? Это... это... в общем, что хотите, то и делайте, но...

Вмешался Шульц:

— Красавица, сделайте одолжение, пройдите в соседний вагон. Там вас дожидаются двое очень импозантных мужчин.

Девица, поправив причёску, удалилась, хлопнув дверью. Войдя — как и следовало ожидать — с противоположной стороны и увидав давешнюю парочку, проводница издала короткий вопль и застыла, зажав рот ладонью. Шульц радостно воскликнул:

— Ну, здравствуйте, голубушка! Какими судьбами!?

В коридоре, разбуженные криками, уже появлялись заспанные пассажиры. Это натолкнуло Началова на новую мысль, и он, оглашая вагон зычным призывом: «Товарищи! Общее собрание! Мы в ловушке! Общее собрание, товарищи!», пошел стучать кулаком по всем купе.

— Ну вот, — сказал Шульц, — теперь у нас есть председатель, слава богу...

В коридоре нарастало негодующее волнение. Проводницы стояли в углу, возле титана, тесно прижавшись друг к другу. Началов потребовал тишины и, сколько возможно, объяснил суть происходящего. Закончил он словами:

— А если кто не верит — пожалуйста, можете собственноручными глазами убедиться.

Стоит ли говорить, что никто не поверил ни одному слову и какая неописуемая толчея и беготня началась. Даже когда через минуту очевидность постигшей всех непостижимой трагедии не вызывала сомнений, многие всё еще отказывались верить своим глазам, мотались из конца в конец. От грохота дверей, от поминутно врывавшихся ахающих звуков из тамбуров, от растерянных лиц и топота множества ног заплакал мальчик лет десяти, а потом ещё кто-то, какая-то девушка зашлась в истерике. Началов брезгливо взирал на всё это, Шульц был невозмутим, и только произнёс: «Гибель Помпеи».

В конце концов, страсти поутихли. Были испробованы все зримые средства, и всё — тщетно. Стоп-кран никак не отреагировал, и седая мгла по-прежнему проносилась за окнами; связь отсутствовала, в эфире держалась совершенная тишина. Первое потрясение, как это часто бывает, сменилось несколько нервным весельем. Кто-то настойчиво предлагал всем выпить, и нашлись, конечно, охотники.

Средних лет дама, растрёпанная, в белом махровом халате, обратилась к Началову и Шульцу:

— Знаете, я физик и, между прочим, доцент. Я привыкла к академической трактовке явлений. Я не могу представить себе природу этого феномена. Ведь это невозможно! Может, вы хоть что-нибудь понимаете?

Вмешался молодой парень с дьяконской бородкой:

— А мне кажется, что здесь классика — искривление пространства. Помните историю с эсминцем «Элдридж»?

— Не помню. И знать не хочу! — встрял Началов. — Мне вообще наплевать на все ваши...

— Стоп! Любезные мои, — прервал его Шульц, глядя вверх на матовый плафон светильника, — я думаю, ничего страшного. Да-да, не смотрите на меня так. По роду своей деятельности в НИИ Слу..., впрочем, не так уж важно. Так вот, существует концепция мыслеформ. Идея в том, что любая человеческая мысль тут же обретает материальное воплощение. Но... природа этой материи совсем иная. И все же — и экспериментально это уже подтверждено — мыслеформы очень часто влияют на процессы в привычном нам физическом мире...

— Что за бред вы несёте?

— Я понимаю вас, э-э...

— Елизавета Пална.

— Приятно... И всё же выслушайте. Мыслеформы живут рядом с нами, и иногда, по неизвестным нам причинам соприкасаясь с нашим миром, вызывают в нём известные изменения. Есть люди, способные... ну, скажем, управлять этой энергией. Или материей — как хотите. Не знаю, но очень возможно, что сегодня мы именно с этим и столкнулись. Право, не знаю.

Началов вскочил:

— Шульц! Вы — дурак и шарлатан!

Вошла проводница с подносом, расставила стаканы с чаем. У неё были печальные глаза. Она посмотрела на Шульца и тихим голосом сказала:

— А мы с Валентиной открывали правую дверь. Очень холодно на улице... Лес кругом... А состав весь на месте, свет во всех тринадцати вагонах.

— Ив каждом — мы, — заметил Началов. — Шульц, вы знаете, в этом поезде едет тринадцать точно таких же Шульцев, как вы, и все сейчас сидят и точно так же вот пьют чай... Постойте. Значит, если тринадцать раз пройти... А? Как вы думаете?

— А что, попробуйте! Чем, знаете ли, чёрт не шутит.

И Началов пустился в путь. Весть об эксперименте Началова облетела весь вагон. Изо всех купе торчали головы любопытных и наблюдали, как счетовод носится по коридору, и всё время в одну сторону. Посыпались остроты:

— Ему бы, сердешному, бутербродов в дорогу завернуть.

Какой-то небритый малый пробасил:

— Мужик, закурить не найдется?

Какая-то толстуха:

— Это в каком же он вагоне теперь?

— В ресторане, небось...

Кто-то даже обратился к пробегавшему Началову с классической фразой:

— Дядь, дай десять копеек!

В конце концов, вся беготня оказалась совершенно напрасной, ничего не произошло даже после пятнадцатого рейса. Расстроенный Началов напился. Уставшие, издёрганные пассажиры обессилено повалились спать, — решено было ждать утра. Было ещё темно, когда всех разбудил страшный удар, за которым последовал сильный толчок, визг и скрежет. Поезд остановился. Все бросились к окнам. Небритый малый безмерно удивлённо протянул:

— Мать честная!.. Москва!!!

На вокзальных часах было 21:58 — две минуты до отправления. С проводницами от счастья чуть не случился обморок. Все высыпали на улицу, кто в чём был, и на глазах у потрясённых провожающих бросились друг другу в объятия с поцелуями и поздравлениями. Началов подошёл к маме.

— Хорошо, хоть успела, — едва переводя дух сказала она. — Представляешь, уже в зале вспомнила, что забыла передать тебе шарфик для Мишеньки. Ох, хорошо бы, думаю, поезд ещё не ушёл, и как видишь, успела вернуться. Тёпленький шарфик, кому же я его вязала?

Началов обнял её и простонал:

— Ах, мама... Ну что же ты, в самом-то деле... Ну как же это? Давай сюда, наконец, свой проклятый шарфик.

— Женька! Подлец, когда ты успел выпить?

— Лучше не спрашивай...

Сзади послышался голос Шульца:

— Ну что, друг мой, я всё же оказался прав. Нам пора, минута до отправления.