ОПУБЛИКОВАНО В ЖУРНАЛЕ «ХАРЬКОВ — ЧТО, ГДЕ, КОГДА» (2003, №6)
ТЕКСТ ПУБЛИКАЦИИ ПРЕДОСТАВЛЕН РЕДАКЦИЕЙ ЖУРНАЛА «©ОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ»

ШТЫК И РЯСА
Из цикла «29 дивных историй Земли Со-Вьет»

Войну выигрывают раненые.

Н. Н. Бурденко

Известно, что русский штык-трёхгранник представлял из себя оружие мудрое и остроумное — раны, нанесённые им, затягивались куда как тяжелее, чем вавки от плоского европейского штык-ножа. Вздорный Красный Крест, являясь рассадником гуманизма, с далёкого четырнадцатого года требовал от России отказаться от применения благородного трёхгранника вне границ свой Империи.

Гитлер как стратег с лета сорок первого года находился в тягостном раздумии на геополитическую тему: куда Германии следует нанести основной удар? Высаживать ли мощный морской десант на Британские острова, или — по старинке, по-тевтонски — двинуть войска на Валдай? Чаша весов колебалась целую осень. А в декабре фюрер решился: на восток! Подвигнула его к азиатчине докладная записка из Анэнербе, где сообщалось об успехах Макса Либиха, хирурга по гнойникам, который наконец сумел решить так называемую проблему русского трёхгранника. То есть эсэсовский врач-садист к сорок первому году разработал эффективный метод залечивания ран от русского штыка. Медико-армейские аналитики на арифмометрах быстро Гитлеру подсчитали: при конфликте с СССР для вермахта лечение солдат по методу Либиха по сути будет означать увеличение войска на несколько полноценных дивизий, так как резко сокращается срок нахождения раненых в госпитале. Это-то соображение и подтолкнуло Гитлера к активной войне с Союзом, а не с Англией.

До зимы 42—43 года на Восточном фронте всё складывалось для фрицев довольно-таки неплохо — сказывалось наличие дополнительной живой силы. Но где-то со Сталинградской битвы благосклонность Марса фашисты утратили.

Почему?

Причин неудач немцев на Восточном фронте достаточно — но, бесспорно, самой основной было то, что именно с осени сорок второго года трёхгранный штык-старичок неожиданно обрёл новую жизнь, то есть увечья, им наносимые, вновь чудесным образом стали трудновылечиваемыми. Метод Либиха уже не приводил к желаемым результатам. Если в 41 году немецкий раненый в среднем занимал койко-место 17,7 дней, то теперь 24,97 — что, понятно, потребовало от Рейха внеплановых мобилизационных усилий. Арийские ученые — химики и металлурги — спешно исследовали новые, осенью сорок второго года поступившие в Красную Армию штыки, и быстренько обнаружили, что, в отличие от старых модификаций, в верхней части им придан новый изящный изгиб. Из-за этого изгиба штык рвёт мягкие ткани так, что заживление быстро нагнаивающихся ран без солидной дозы медикаментов и времени невозможно. Либих, к сожалению для немцев, к тому времени умер, а люди, пришедшие на его место, не смогли найти достойного ответа на русскую новацию. До самого конца войны средний показатель суточного нахождения раненых в германских госпиталях не опускался ниже 20,43.

Прискорбно.

А освежил русский трёхгранник архиепископ Лука (впрочем, в то время он был ещё епископом) — человек, в миру более известный как профессор хирургии Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий.

Весной сорок первого года он отбывал третью по счёту ссылку в городе Енисейске Красноярского края и страшно скучал, так как был лишен главных своих радостей — церковной службы и хирургической практики. (В Енисейске стараниями Общества безбожников не сохранилось ни одного храма, а в райбольнице Войно как врагу народа разрешали пластать только членов бюро райкома: это мизер.) Компенсируя отсутствие радостей, он вынужден был довольствоваться чтением медицинской литературы взахлёб, то есть бессистемно и на всех языках. Соответствующего чтива хватало: Енисейск в тридцатые годы являл собою официальный центр борьбы с шаманизмом, поэтому библиотека ДК Лесопильщиков, где и размещался этот антимистический ЦБШ, обильно снабжалась всей медицинской периодикой. Почитывая объёмно и широко, Войно сумел заметить то, на что не обратили внимания медики-разведчитчики НКВД, а именно — во врачебных журналах Германии с осени сорокового перестали появляться статьи о колотых ранах, что для понимающего человека означало: немцы знают, как бороться с трёхгранником. Войно, даром что церковник, был советский патриот, причём большой. Как только он сообразил, что к русскому трёхграннику, так сказать, подобрали отмычку, то немедля принялся за работу по восстановлению прежнего положения. Мы не сильно преувеличим, если скажем — труд Войно был научным и гражданским подвигом. За полгода, в условиях совершенно непригодных для творчества — в гладе и хладе, в презрении и насмешках — уже к осени сорок первого епископ рассчитал новый изящный изгиб. Макетами-моделями штыка служили ему сухие иглы дерева лиственница, а жабы и бурундучки, зверушки, заменили полноценные человечьи тела.

Ещё несколько месяцев ушло на то, чтобы выйти на главного советского практического медика, на самого товарища Берию. Выйти на него Войно помог Бурденко, который ещё с середины двадцатых преклонялся перед религиозным естествоиспытателем как перед гениальным хирургом.

Надо отдать должное и Берии: как только он прочитал записку Бурденко и ознакомился с докладом Войно, так сразу же острым умом ухватил суть — и мгновенно направил в деревянный Енисейск быстрый дюралюминиевый гидросамолёт о четырёх моторах с почтительным наркомом здравоохранения Митярёвым на борту. Войно, как он был, без прикрас — в запашных калошах на босу ногу, с жестяным котелком у пояса и оловянной ложкой за пазухой — притащили на берег Енисея, запихали в самолёт и с сумасшедшей скоростью повезли в столицу. Гидросамолёт приводнился прямо у Кремля — на чёрной Москва-реке, ночью, в самый разгар рабочего дня. Войно предстал перед Иосифом Виссарионовичем.

— Что вам, владыко, лично для себя нужно? — спросил Сталин Луку, когда закончили обсуждать все вопросы о запуске штыка в серию.

— Ничего, — сгоряча ответил Лука. Но потом немножечко подумал и всё же попросил: — Если можно, разрешите помыть ноги в горячей воде и выдайте пару тёплых носков.

Луку тут же лифтом опустили в подвал, в баню, налили два тазика крутого кипятка, выдали мыло и полотенце. А когда кипяток стал серым, а ступни розовыми, выдали и носки — белые, вязаные, овечьей шерсти.

Войно аж расплакался от такой щедрости.

Но это ещё не всё! Генсек распорядился со дна бачка зачерпнуть для епископа черпак горохового супа и подарил почти новый касторовый костюм из личного гардероба. Сталину пиджак топорщил в пояснице, а Луке пришёлся впору,

Сталин умел заботиться о тех, кто был полезен соц. Родине.

А через несколько месяцев вождь наградил учёного церковника специально учрежденным по такому случаю орденом монаха Б. Шварца, присвоил звание генерал-майора медицины, назначил главврачом госпиталя в Тамбове и разрешил в одном из городских храмов вести богослужение с пением и размахиванием кадилом по большой амплитуде. Короче — Сталину пришёлся по душе епископ Лука. Сталин был очень хорошего мнения о хирурге, и ничто этого мнения поколебать не могло. И когда через пару лет переливчатый живчик Лаврентий, подсиживая кого-то, преследуя свои политические цели, рассказал Иосифу Виссарионовичу историю прохождения епископа Луки в архиепископы, Сталин только улыбнулся в прокуренные усы и неожиданно, на первом же заседании Политбюро выдвинул кандидатуру профессора Войно-Ясенецкого на Сталинскую премию за монографию «Очерки гнойной хирургии».

В сорок шестом году Войно получил свои 200 000 руб.

А в архиепископы Лука пробрался так.

Патриарх Алексий чрезвычайно ценил своё умение подбирать квалифицированные кадры в канцелярию и хвастал об этом даже в миру. На этом Лука его и подловил. За пять буханок белого хлеба генерал-майор медицины упросил секретаршу патриарха в одном из официальных писем к нему, Луке, допустить небольшую неточность — вместо «епископ Лука» пропечатать «архиепископ Лука». Секретарша вскорости это исполнила. Получив из канцелярии Главы Церкви письмо с псевдоошибкой, Лука в первой же проповеди сообщил прихожанам о своём возвышении, а в «Красной звезде» поместил объявление, что по случаю его возведения в архиепископы там-то и там-то состоится банкет. Не желающему смешно выглядеть патриарху ничего не оставалось делать, как задним числом провести указ о присвоении Луке нового звания.

Такое тонкое хирургическое византийство, кстати сказать, восхитило многих иерархов. Отец Сруль, заведующий отделом снабжения Русской Православной церкви, предложил Войно даже стать своим заместителем. Вы не поверите, но Лука от лестного предложения отказался!

Заслуги Луки перед соц. Родиной и Иисусом сладчайшим неоспоримы.

С симпатией относились к Войно не только просоветские, но и антисоветски настроенные мыслители. Вот что писал о нём протоиерей Александр Мень в своей книге «Возвращение к антисептику»:

Войно осознавал, что человеческие деяния всегда могут быть поставлены перед судом Вечности. Когда он, будучи ассистентом, оперировал на двенадцатиперстной кишке, его спросили: что бы он стал делать, если бы узнал, что завтра конец света? Ответ был неожиданным: «Я бы продолжал резать людей». Мы усматриваем в приведённом рассказе своего рода притчу. Смысл её заключается в том, что труд и творчество важны всегда, независимо от исторической эпохи. В этом Войно следовал апостолу Павлу, осуждавшему тех, кто бросал работу под предлогом конца мира.

И, конечно, бесконечно жаль, что в эпоху антибиотиков модернизированный трёхгранник потерял свою мощь, и его в несокрушимой и легендарной Красной Армии пришлось заменить простым тесаком. После этой замены силы нашей армии пошли на убыль — ни одного сражения с тех пор она не выиграла.