ОПУБЛИКОВАНО В ЖУРНАЛЕ «ХАРЬКОВ — ЧТО, ГДЕ, КОГДА» (2003, №4)
ТЕКСТ ПУБЛИКАЦИИ ПРЕДОСТАВЛЕН РЕДАКЦИЕЙ ЖУРНАЛА «©ОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ»

Изя Кацман

ПОНЕДЕЛЬНИК

Сегодня готовить есть было нельзя. Просто нужно было залезть в холодильник, брать всё, что там лежало, но к плите нельзя было подходить однозначно.

Вот — лежал кусок мяса, и лежал бы. Нет, решила его приготовить. Стеклянная кастрюля с обжаренным мясом дождалась, когда я налью её до половины водой, и вдребезги разлетелась прямо на плите. Газ залился водой и потух. Мясо разложилось на кусочках стекла сверху на плите, немного попадало на пол, а остальное вперемешку со стеклом лежало под газовой горелкой. И кто придумал такую плиту? Между духовкой и конфорками была какая-то яма, в которую всё и попадало.

Я положила под плиту половую тряпку, в неё постепенно стекала по плите вода, и начала вытаскивать из подконфорочной ямы мясо со стеклом. Даже помыла потом эту яму слегка. Ну, думаю, ладно, не сильно и хотелось это мясо. Я вообще вегетарианец. Поставила варить картошку.

За вычетом стеклянной кастрюли у меня оставались две. Одна совсем большая, а другая совсем маленькая. И ещё средненькая кастрюля, в которой я, в основном, для кота кашки с рыбой варила. Вот её и пришлось задействовать.

Видимо, не совсем до конца её я домыла, потому как картошка начала приобретать явный рыбный запах.

— Вот, блин! — это начинало действовать мне на нервы. — И соли нет! Последнюю в мясо кинула. Вот, блин!

Для устранения лишних вкусовых качеств насыпала в картошку пять штук разных специй. Рыбный запах они перебили, но вкус без соли получился не совсем нормальный.

Пришёл кот. Посмотрел, как я ем, и сказал, что тоже хочет.

— Мэрлин, отстань, вон, у тебя каша в тарелке стоит.

Мэрлин от каши отвернулся — сама, типа, её ешь.

— Мэрлин, ты не прав. Ешь кашу!

Мэрлин демонстративно ушёл в комнату драть диван.

— Мэрлин, ты что, дурак? Посмотри, на кого ты похож!

Мэрлин посмотрел и продолжил драть диван. То, что он выглядел как дурак, его не беспокоило.

— Ну, ты сейчас получишь! — я сделала вид, что снимаю тапок. Мэрлин вякнул, сделал хвост крючком и убежал.

Я пошла мыть тарелку.

— Может, у него каша уже испортилась? — я её понюхала. — Не так чтобы и испортилась... ну ладно, новую сварю.

Насыпала овсянки в Мэрлиновую кастрюлю, рыбу мороженую кинула и воды налила.

— Так, Мэрлин, ты следи, когда закипит, скажешь, я сейчас буду.

Это телефон зазвонил. Причём про кашу я не забыла, и долго не разговаривала. Просто день был такой.

Когда пришла на кухню через минуту, вся овсянка из каши убежала и лежала в яме под конфоркой, которую я вымыла полчаса назад.

— Мэрлин, твою мать, ты что, сказать не мог! Я же тебя специально предупредила!

— Подумаешь, — сказал Мэрлин,— без овсянки вкуснее даже! И, вообще, я что, нанимался за кашами следить? Сама следи.

Мэрлин прыгнул на форточку и дрожащим голосом проквакал:

— Пти-ички!

— Птички, — я вздохнула и стала вытаскивать из подконфорочной ямы овсянку.

Всё, думаю, поели и хватит. Хорошего понемногу.

Вечером захотелось вкусненького.

— Может, пирог испечь, там как раз продуктов только на пирог и будет. Мэрлин, как ты думаешь?

— Дело хозяйское. Я всё равно пироги не ем. Я люблю смотреть, как другие работают, — Мэрлин сел на стиральную машину и внимательно стал наблюдать за процессом.

Процесс шёл нормально, но день обязывал. Когда я почувствовала, что вкусный запах постепенно переходит в горелый — это значит, что пирог уже готов, — я духовку выключила и вытащила произведение.

Пирог получился красивый, с корочкой, только не очень поднялся. А поднялся он не очень, потому что внутри не пропёкся.

— Ну, всё. Это дурдом какой-то, — уже и сил возмущаться не было. — Будем пить чай с тем, что есть.

Я поставила чайник и ушла смотреть «Последнего американского героя». Американцы в телевизоре ели живых червяков.

— Господи, гадость какая! Я не понимаю, сегодня что, понедельник, что ли?

— Понедельник, — подтвердил Мэрлин. — У тебя, кстати, чайник закипел.

— Хорошо. Оп-па! Я же вчера последний заваривала! — Я села на диван перед пирогом. — Ну, что ж, будем запивать водичкой.

3 мар. 02 г.

ПОЧЕМУ Я НЕ ЛЮБЛЮ ДЕРЕВНЮ

Я терпеть не могу деревню. Просто идиосинкразия. При упоминании слова «деревня» у меня начинается покашливание, депрессия, общая слабость и упадок сил. Повышается температура, понижается настроение и давление. Это аллергия. Это генетическая непереносимость.

Я невыносимо огорчаюсь, когда едет грузовик или трактор летом, превращая меня в пылевой мешок от пылесоса. Мне не нравятся лепешки навоза в неожиданных местах, мне страшно жалко несчастных грязных коров, которые привязанные целый день лежат на солнцепёке и мучаются от мух. Я не люблю стада шипящих глупых гусей, которые за мной бегут и хотят защипать. Меня раздражают деревенские запахи гниющего сена, немытых коз и потных колхозников.

С моей эстетикой не совмещаются огороды, поля, грядочки, сады под линеечку, грабли, лопаты, тяпки, веники и заборы. Мне неприятно, когда меня царапает сухая трава за голые ноги, кусают мухи, колют руки огородные овощи и крыжовник. Я терпеть не могу выдирать сорняки, сажать картошку, выкапывать картошку, собирать смородину и лук на грядке. И не вижу романтики в пучках травы под потолком, связках чеснока, хождении босиком по грязи или пыли. Совершенно не переношу валенки, фуфайки, платки на голове, фартуки, резиновые сапоги, грязные джинсы, национальную одежду и частушки. Особенно раздражают хоровые завывания по праздникам подпитых бабок и дедок дурными голосами.

Я не хочу появляться в деревне ни при каких условиях. Не собираюсь ездить в гости, помогать с хозяйством — не хочу и всё. Даже, если расскажут, что вовсе не в деревне, а так, особняк возле леса, и вокруг сад, и даже не только огород, а и цветочки у крыльца. Это враньё. Не особняк, а обычный дом посреди лужи грязи, из окон которого вид на сельскую дорогу с деревенскими мотоциклистами и огород, а дальше поля, где корячатся колхозники.

Я хочу, чтобы деревня тоже оставила меня в покое. Я хочу видеть дикую природу. Мне нравятся пейзажные парки и круглый горизонт на море. Я люблю горы, сосновые леса, Юг и Север. Я совершенно балдею от моря, крымских кипарисов, пальм в природе и у себя в комнате, можжевельника, огромных валунов, ягеля под ногами и запаха дыма от костра в осеннем заполярном лесу.

Я могу часами сидеть на скале и смотреть на море. Я могу часами сидеть на бревне и смотреть на яркую листву осенних осин и рябин. Я улетаю от запаха влажного леса, свежих грибов, листьев брусники, запаха морской травы, туи и загорелой влажной кожи. Мне безумно нравится стоять на высоте под солнцем, видеть пролетающих внизу чаек и слушать ветер.

Я люблю бурю. Я люблю разгул стихии. Сильный ветер и шторм, и плавать в огромных волнах. И гулять под проливным дождём, когда несётся по улице лавина воды, а потом сохнуть в радуге и стряхивать с головы капли в лужи. И слушать уходящий гром.

А деревню я не люблю. Не хочу вспоминать даже. Специально консервацию могу не есть и варенье. И траву для салата буду покупать на базаре, потому что нервы дороже.

6 мар. 02 г.

Сергей Огиенко

* * *

Если вам всё надоело до я не знаю, не спешите гробить свою молодую жизнь, а езжайте лучше в деревню. Не ошибётесь!

Огромный двор. Япошками бродят утки, голенастые куры похожи на каратистов. Импортными движениями переходит грязи франтоватый кот. Из щелей собачьей будки лезет сено, а высунутая голова хозяйки сооружения давит слезу: у собаки в брюхе урчит, а она пугается. А вон в углу индюк взорвался французским хохотом. Тётя с табурета вечными движениями доит отрешённую корову. Сбоку сосущими глазами смотрит телёнок. За изгородью бык топчет траву, а цветочки обходит. В небе торчит чёрная от зависти ворона.

Хорошо!

Берите свою угробленную жизнь — и в деревню!