|
МАРФА
спонтанное словотворчество: каталог вопросов
Заметки эти родились из одиночества. Просидев полсуток за компьютером, я сомнамбулически выбрался из-за стола и потащился убирать за кошкой, которая - как до меня, наконец, дошло - уже минут десять брякала в коридоре своей жестянкой. Может быть, я еще долго не поднялся бы с места, но долетавший до меня заунывный однообразный звук очень походил на дребезжание каких-то варварских литавр - и я поймал себя на том, что давно уже не думаю о том, что вижу перед собой на экране: передо мною роились смутные красочные образы - смесь из Половецких Плясок Бородина, обрывков сильно разветвленных цепей каких-то полимеров
- и странных мультипликационных викингов, скачущих на шахматных конях по клеткам периодической таблицы Менделеева (Дмитрий Иванович, видимо, вылез из-за кулис подсознания полюбопытствовать: что это так расходился коллега Александр Порфирьевич?)...
Идея использовать в качестве посадочного места коробку от кинопленки (точнее, ее половинку, так как она разнимается на две почти совершенно одинаковые круглые половины) была высказана одним моим другом еще десять лет назад, когда мы только удочеряли нашу Марфушу (это одно из множества ее имен) и перед нами во всей своей прозаической злободневности встала проблема отправления естественных надобностей; он и подарил нам первую такую коробку - замечательное произведение гэдээровской промышленности. Ничего лучше ORWO я с тех пор не встречал. Признаюсь, не раз за протекшие годы я почти с завистью наблюдал, как деловито, сосредоточенно,
не побоюсь этого слова - профессионально, а главное - целеустремленно устраивается наша Матильда (Мотя, Марфа, Мара и проч.) на освященном многократными посещениями пятачке, на стартовой позиции в мир временного облегчения, на ритуальной площадке чистосердечно-языческого культа; зависть моя была сродни тому чувству, которое испытываешь при взгляде на совершенно безгрешного человека, удивляясь его чистоте, преклоняясь перед его всеобъемлющей добротой, смутно сожалея о том неиспользованном шансе, который давала тебе твоя собственная молодость, когда ты и сам тоже мог повернуть свою жизнь в нужную сторону - чтобы сделаться со временем
таким же отрешенно-легким, равнодушно-снисходительным, безусильно-совершенным, самодостаточно-прекрасным...
...Совершая необходимый туалет, споласкивая под краном вышеупомянутую жестянку, я механически приговаривал над тершимся о мои ноги животным: "Заичка моя, Нюся, напудякала моя Зюма, заскучалась, а дядя Вося сидит истуканом - не бежит на наши бряки..." И вдруг в мозгу что-то клацнуло - я услышал свои причитания как бы со стороны - и поразился: что я такое несу? Что это за сюсюкающая ахинея? Да та же, что и всегда. Тысячи раз уже я приговаривал над своей Марфушей подобные и многие другие на ходу сочиняемые квазислова, псевдофразы, разного рода похвалы, увещевания, восторженные тирады и проч., начисто лишенные какой бы то ни
было семантики. Расслышав их наконец, я задумался над ними - и вот что из этого вышло.
Во-первых, почему я вообще обратил на это внимание? Благодаря контрасту: много часов молчаливой сосредоточенности - и вдруг спонтанная речь, громко прозвучавшая в тишине.
Почему никто, как мне кажется, прежде меня не замечал за собой такого, - а ведь непроизвольное рождение неологизмов сопровождает всю нашу жизнь? Как вообще случаются подобные наблюдения? Почему человек вдруг замечает то, на что никогда прежде внимания не обращал? Можно ли постичь механизм таких "откровений" и сделать его воспроизводимым? И - как следствие: все ли "очевидное" мы уже заметили в языке? И чем вообще определяется каталог областей исследования языка, - областей, в которых мы занимаемся поисками и имеем какие-то результаты? Складывался ли этот каталог эмпирически - из таких вот наблюдений? Видимо, да: вряд ли на
заре филологии кто-то заранее, "из головы" разработал стройную априорную теорию перспективных исследований - до того, как была накоплена гора эмпирических фактов - фонетических, морфологических, синтаксических и проч. Но хоть теперь-то наконец - существует ли что-то наподобие периодической системы Менделеева в химии, то есть единая теория структуры языка и его развития, - системы, в которой были бы предусмотрены "свободные места" для еще не открытых (или даже еще не возникших) языковых явлений?
Что вообще означает это явление - спонтанное продуцирование неологизмов - в плане чистой филологии - и в психологическом отношении, и как оно характеризует творца этих неологизмов: что он за человек и каковы его "лингвистические" способности, пристрастия и запросы? Как они - неологизмы - "делаются" и - что их порождает?
Насколько широко распространено это явление? Как часто среднестатистический homo loquentis прибегает к "сочинению" новых слов, и какой % из них закрепляется в его индивидуальной (а порой и в общенациональной) речи? Насколько это явление характерно для разных культур и цивилизаций ("как там у зулусов?", как поинтересовался бы какой-нибудь Леви-Стросс)?
I. ИТАК, О ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКАХ И, КАК СЛЕДСТВИЕ, СПОСОБАХ ОБРАЗОВАНИЯ НЕОЛОГИЗМОВ.
Из наблюдений над собой могу сказать: 1. потребность в обновлении ласки (как в сексе - новые позы, как вообще потребность в любых новых впечатлениях: путешествиях, еде, развлечениях etc.); 2. не исчезающая с возрастом потребность в творчестве, игре; 3. подсознательное ощущение противоречия между свежим чувством - и уже готовыми стереотипами его выражения, - вот источники новых слов.
Теперь немного подробнее об этом. Нежность не повторяется, а каждый раз рождается в груди заново, - потому и не надоедает, не приедается, обновляясь каждый раз в новых формах. Это - как голод, как усталость, как похоть: нежность, по-моему, является физиологической потребностью организма, нуждающейся в удовлетворении и не зависящей от "доброй воли", то есть - от произвола нашей психики. Видимо, время от времени организму требуется растрогаться - так же, как ему время от времени требуется, напротив, испытать чувство острой ненависти. Во всех таких случаях мы испытываем каждый раз совершенно другие чувства: другую
ненависть, другую похоть, другой голод, другую нежность (прав был Гераклит). И, по-видимому, они настолько тесно связаны со способами их выражения (каким образом и почему - очень интересно было бы узнать!), что и порождают эти новые слова, синтагмы, интонации, жесты.
Другая причина появления подобных неологизмов - собственно потребность в творчестве: язык как он есть нас "не устраивает", - как не устраивает нас вообще все: зачем бы иначе мы периодически переставляли мебель в обжитой и вполне устраивающей нас квартире или украшали свой автомобиль всякими финтифлюшками? Может быть, вообще так называемая "творческая потенция" имеет по крайней мере одним из своих источников это вот стремление к украшательству и перекомбинированию структурообразующих элементов? Но и само украшательство и перманентная перестройка-переделка наличной данности - это не то же ли самое бегство от повторения,
от воспроизведения в неизменном виде уже однажды полученных, испытанных ощущений (впечатлений)? Может быть, человек вообще - существо, наделенное неким врожденным стремлением к новизне, - как он, к примеру, наделен врожденным религиозным чувством? (В этой связи было бы интересно порассуждать на тему, что же такое эта самая новизна, то есть в какой мере человек, стремящийся к "новому", обречен лишь на "хорошо забытое старое", - подобно тому, как человек, стремящийся к "богу", обречен вечно ловить пустоту, оттого что никакого бога - увы! - нет; и вообще: почему столь фундаментальные, имманентные виду homo sapiens
запросы неизменно остаются неудовлетворенными?).
Итак, как бы там ни было с новизной, по крайней мере одно несомненно: человек безусловно нуждается в непрерывном притоке информации извне, при этом новая информация предпочтительнее1. Был, кажется, проделан даже эксперимент, подтвердивший, что человек, лишенный контактов с окружающим (имеется в виду полная изоляция, вплоть до тактильной), буквально подвергается тяжелейшему психологическому испытанию. И, следовательно, все разнообразие, все "новшества", вносимые нами в нашу жизнь, - это только увеличение, усиление тех самых внешних впечатлений, которые нам нужны
физически (точнее - психически).
Касаясь же (только касаясь!) вопроса о способах образования новых слов и выражений, могу сказать, что "наличный материал" позволяет причислить едва ли не все их к так называемым "детским", словам, то есть шуточным, "нарочным", игровым, невсамделишным. В силу уже упоминавшегося ощущения "нехватки" наличной лексики, а равно и синтаксиса, т. е. в силу потребности в их расширении - я прибегаю к разнообразным способам деформации существующих слов (в том числе часто - к использованию несвойственных данному слову суффиксов и префиксов), к созданию новых "слов" на основе разного рода ассоциативных звукоподражаний, к нагромождению
синонимов и т. п.
Два слова о сфере возникновения и употребления неологизмов (подчеркну: я все время говорю не о новых технических и прочих терминах, чье появление обусловлено корыстной потребностью той или иной отрасли общественной жизни - бизнеса, науки, искусства и т. п., - а о нечаянных "бескорыстных" неологизмах). На первый взгляд кажется, что по месту рождения и кругу применения все это - домашние, семейные слова, обращенные к "своим" - родным и любимым (косвенно это подтверждает хотя бы то, что я не помню за собой, чтобы предназначал эти "звуки му" кому-нибудь чужому, да и самый неизменно ласковый тон, которым они обычно произносятся,
свидетельствует как будто бы о том же. Опираясь на это самонаблюдение и на вышеприведенные рассуждения о нежности, я хотел было предположить, что потребность в такого рода речевом творчестве свидетельствует о некоей "положительной заряженности", изначальной "доброте" как языка, так и его носителей... Увы, это вовсе не так. Потребность в расширении своих возможностей свойственна злу в той же мере, что и добру. Я никогда не забуду подслушанное лет двадцать назад во время воинских сборов обращение старослужащего солдата, "деда" - к молодому, "салаге": "Ну, ты, сынЯРА!.." В этом случае вполне легитимно-оскорбительное "сынок",
применяющееся в армии почти как термин, показалось разозлившемуся "старику" недостаточно оскорбительным и грубым, и его врожденное чувство языка немедленно подсказало ему подходящий суффикс для изменения и усиления существующего слова. И произнесено это было, кстати, более чем выразительно: грубо, оскорбительно и угрожающе.
II. ТЕПЕРЬ НЕСКОЛЬКО СЛОВ О САМОМ МЕХАНИЗМЕ ЗАРОЖДЕНИЯ этих новых выражений старых чувств (вернее, как следует из вышесказанного, адекватных проявлений обновленных психических состояний). Основываясь опять-таки на самонаблюдениях, рискну предположить: возможно, дело тут в непрерывном самоанализе? Может быть, начинается все так: сперва я слышу собственный голос, произносящий эти ласковые и бессмысленные звуки, непроизвольно и подсознательно вслушиваюсь в слова, интонацию, темп речи и т. п., воспринимаю и тут же подсознательно анализирую всю эту "сумму поведенческих актов" (речь, жестикуляция, увиденное в зеркале отражение
своего лица и т. п.) - и, предугадывая, как долго я "предполагаю" пребывать в данном состоянии, я наконец как бы самонастраиваюсь на свою эмоцию. Т. е., увидев, как я себя веду, я сам себе начинаю непроизвольно подражать, более того - усугублять собственное состояние. Можно сказать, что это проявление известного "эффекта толпы" - атомарный его вариант. Видимо, в нас живет неистребимая жажда сильных переживаний (не это ли делает нас, например, наркоманами?), и мы - как бы огромные резонаторы, усиливающие буквально все достаточно заметные (выбивающиеся из общего фона) происшествия.
Вот почему мой голос, прозвучавший в тишине, не только вызвал сильную волну эмоций, но и - методом "короткого замыкания" - эту статью.
III. НАКОНЕЦ - ОТТЯГИВАТЬ ДАЛЬШЕ НЕКУДА - ВОТ НЕКОТОРЫЕ ПРИМЕРЫ ТАКОГО РОДА НЕОЛОГИЗМОВ.
|
Владимир
Георгиевич
Яськов
(1957?), метис: отец - украинец, мать - русская. Пишет по-русски (стихи, проза) и по-украински (стихи, письма). Образование: высшее. Работал: инженером, сторожем, м. н. с. в литературном музее, корректором. Публикации: Антология современной русской поэзии Украины (Харьков, 1998); журнал Волга (Саратов, 1998-1999). |