* * *

1. Это было время, когда большей новостью были гностики, киники, Диоген, чем запуск уже привычных спутников и достаточно регулярные триумфы космонавтов.

2. Это было время, когда пришло осознание, что идея Космоса-порядка важней и действенней, чем Космос, продырявленный ракетами и загаженный станциями, исчерпавшими свой ресурс.

3. Время, отмеряемое каплями из плохо закрытого крана.

4. Когда предпочли запаху благоуханного, но чужого дезодоранта запах родной помойки.

5. И если фаллос всё ещё топорщит брюки — ему есть куда стремиться. А шарику — ему всё равно, куда скатываться. И чем глубже яма, в которую он попадёт, тем вероятней исполнение надежды на долгожданный покой.

* * *

В январе стало понятно, что реакция в очередной раз победила. Достаточно регулярно стал работать транспорт. Дворники — дебелые тётки — скалывали лёд топориками, приваренными к железным прутам, скребли лопатами по асфальту. Можно было увидеть полицейских — по двое, по трое, вооружённых резиновыми дубинками, на боку кобура. Они стояли где-нибудь в сторонке. Общались, травили анекдоты — демонстрируя доступность. К ним можно было обратиться.

* * *

Через трещины асфальта уже пророс спорыш. Ослик жевал целлофан. Гражданская война сюда не докатилась. Или мы не докатились до гражданской войны. Но в моём квартале в трёх местах выставляют в баночках цветы у дороги — погибшим при переходе улицы.

* * *

Был бы другой человек, я бы ему доказал. Бьёшься в одной оболочке, и кто из них — ты? Каждый по-своему прав и на твоей стороне. Нет ясно выраженных различий (если формулировать позиции, то противоречий, наверное, не будет; да и как это выглядит: позиции А и A1? Так, двух таких специальных правд, с которыми я был бы согласен, у меня нет. И придумывать, создавать не хочется. Сплошная диалектика и глупость). Остаётся невыясненное, невыявленное согласие.

Они не утверждают, не кричат, а тихо разбираются между собой, не привлекая внимания, молча, сжав зубы, пытаются разжать пальцы другого, которые на рычагах действия — стоит только двинуть в ту или другую сторону... Но ничего не происходит. Они, каждый вовремя, предупреждают действия друг друга (враг врага), без резких движений, и внутри — не боль, а муть.

Только зафиксируешь на них внимание, попытаешься анализировать их действия, они — паиньки, чуть на расстоянии. Только по шороху за спиной понимаешь, осознаёшь, какая там борьба, как шёпот за спиной у учителя. Он поворачивается — глаза, полные внимания, обращены на него, на доску, или ученики склонились в полной сосредоточенности над тетрадями.

От себя в себе же тайну прячешь. Может быть, узнал и стал собой?

* * *

Птичка-птичка... Но не та блядская птичка, что суёт свои обнажённые яйца в лунку из снега, дожидаясь оттепели и поклёвывания в зад. А, скорей, тот щипаный, дрюченый Платонов петух с плоскими ногтями, который хотел бы, но не может. Грешит взглядом и мыслью, но... это ещё не сразу. Вначале пытается понять — не может. Потом наступает беспамятство. И оставшиеся годы старается вспомнить, что же такое он пытался? В лучшем случае — академическом — заинтересовывается проблемой, что же такое «понять», «понимать» — и насыщенная творческая старость обеспечена.

* * *

Жил и умер в стенах государственного учреждения, в конторе гигантских размеров. По вечерам пустые гулкие коридоры и холод, который незаметно проникает внутрь и от которого начинает крутить лучевую или — какую там ещё? — кость левой руки. Болит под ключицами. От озноба весь сжимаешься, стараясь согреться. Имитируешь активность, делаешь зарядку. С бодрым видом садишься за дело, но на долго не хватает. А с годами всё труднее... И думы одолевают. Переходишь в пустую ночь.

* * *

Собравшись пообедать, П. обнаружил, что в доме нет хлеба. Когда он вышел из подъезда, с ним поздоровалась соседка и, кивнув в сторону с усмешкой, добавила:

— Хорошо наши соседи отдыхают!

П. оглянулся и увидел под телефоном на стене их дома лежащего пьяного мужчину. П. перешёл дорогу, купил в гастрономе хлеб. Когда возвращался, пьяного уже не было.

* * *

Извините, я не могу с Вами разговаривать. У нас разные степени искренности.

* * *

— Что-то в последнее время у нас погода, как в художественных произведениях.

— А это как?

— Каждый день дождь.

— При чём здесь произведения?

— А там тоже, если это необходимо автору, идее произведения, погода может меняться. Если произведение — модель мира, а в произведении метель или дождь, то мир, в котором постоянно, всегда... мир Метели, мир Дождя!

— По-моему, там слишком часто погода меняется. Герой нахмурился, а за окном уже буря, улыбнулся — солнышко светит.

— Это, наверное, два возможных варианта.

— И всё?

— А что ты ещё предложишь? Или меняется с состоянием героя и контрастирует. Или вот таким «общим колоритом» — не меняется.

— Глупость какая! Можно придумать множество вариантов. Например: с героем разное происходит, а он записывает в дневник — нейтрально — погоду.

— Если он сотрудник Гидрометцентра или если он идиот.

— Слушает радио...

— Ну, раз, может, и послушает, если это нужно произведению, а если регулярно это описывать, то — автор идиот.

* * *

И, наверное, всё же лучше быть, чем казаться.

Свернувшись калачиком, спать, но и во сне улыбаться.

Даже если не видишь или не помнишь снов при пробуждении,

испытывая от положения тела в пространстве — наслаждение.

* * *

ну это слишком просто

есть и сложнее трюки

как беден человек или богат

не знает сам как беден и богат

* * *

Был настолько гармоничен, что даже прыщики у него на лбу выскакивали попарно и симметрично.

* * *

Курвотень развели доминоги тут

Цельный вечер стучат костьми

А желанье убойно: достучаться из тьмы

До мира упругого, как батут.

* * *

Благозвучие речи италийской

(Образцом?) — так доколе и на хрена при наших-то негораздах?

Латиною за обедом?

Деловитость, дотошность немецкой,

с уходом в абстракцию, здесь на кой?

Дороги всё те же.

Да, в последнее время пытаются что-то сделать,

так и то басурмане — турки.

Мы — те же.

Извечные Дык и Авось.

* * *

Свою жизнь я не хотел бы прожить как-нибудь по-другому. Но и так тоже не хотел бы.

* * *

— В пекле жарко, невмоготу.

— В пекле холодно.

— Жарко!

— То жарко, то холодно.

— В пекле. Вдумайся... Поэтому жарко.

— Вот именно «в пекле». Пекло. Было жарко, а теперь холодно.

— А было тепло?

— Какой смысл? Тело тёплое. Его так не измучишь. Поэтому либо жарко, либо холодно.

— Да, но переход от одного к другому — даже если это периодами, а тем более, если постоянно меняется: то жарко, то холодно — это же и есть «тепло».

— И оно что — постоянно? Нас наказывают теплотой?

— Но почему же мне жарко?

— А мне холодно?

— Может, это разные зоны?

— Но мы же разговариваем.

— А вы поменяйтесь местами.

— Я тоже не люблю, когда жарко.

— А когда холодно, тебе что — лучше?

— Попробуйте меняться местами со скоростью температурных изменений.

— Это ещё зачем?

— Чтобы находиться в комфортных условиях.

— Ну, во-первых, это может и не получиться...

— Кто-то тут заговорил о комфорте. Ты что, на курорт приехал?

— А мне ни жарко, ни холодно.

— Тепло?

— И не тепло.

— Так это у тебя не физическое, а моральное.

* * *

Заинтересовавшись, под воздействием Пушкина, людями, я решил приобресть дуэльные пистолеты. Пистолет адмирала Макарова своим калибром и убойной силой весьма меня удовлетворил.

* * *

Не медитация. Какой-то ступор. Два дня неотрывного рассматривания при различном освещении собственных кистей рук: морщинки, складочки, волоски. Сгрызенные ногти. Именно после этих двух дней его отношение к жизни, к людям, его окружающим — друзьям, близким, к себе — совершенно изменилось, можно сказать, стало биологическим. Ботаническим. Циничным. Оно стало каким-то нечеловеческим.

* * *

Явился, наконец! Ну и вид! Обычно аккуратный сундучок-кубик разодран, пробит. Весь в дырах, а через них — свет. Сам-то, бог с тобой, светись, но увеличенный повтор на стенах раздражает. И, что самое обидное, повторяет не твой свет, а утверждает формы дыр. Это круглое отверстие с корявым выдранным краем, треугольный выдранный клок.

* * *

— Вы ощущаете в себе какие-нибудь изменения? Может, появились новые качества, свойства после того, как Вы начали писать?

— Пожалуй, одно. Теперь я могу совершенно спокойно брать чужие деньги.

* * *

Если верна гипотеза о цикличности времени, то завораживающие метаморфозы древних — это последняя стадия пугающих нас мутаций. Мы находимся в начале конца времён.

* * *

Как хочу, так и говорю. И не тебе мне указывать: арв, рав и ли вра!

М

М. — Пушкин-поганец! Как будто он не знал, что стихи (истину) нельзя записывать.

М. — Ничого. Отой, що усэ вбыра, прыйдэ.

(У Шукшина — Чудак на букву «М».)

Митасов. Мотрич. (Машка о Мотриче и Пескаре.)

Мальчик. Метла. Мать, мама. Мудак. Маша, майор, мусорщик.

«Мыцик» — рыжий.

Муругий — тёмно-рыжий или тёмно-серый.

Мудрый старый воробей, который на всех гадит. А может, это к деньгам?

«М» туалет. Мутоновая шапка. Монстр, мутант. Метрополитен, маршрут.

МОКРИЦА

Никакая мокрица и не мокрая! Ну да, любит сырые места. Но когда её раздавишь... О, мокрица! От неё остаётся только небольшое влажное место, миниатюрная лужица.

БЕСЕДА С АНГЕЛОМ

На книжных полках ангелы расселись,

слетелись. Кыш вы, Божье вороньё!

Один остался.

— Кто такой?

— Посредник.

— Сегодня вторник — время не твоё.

— Я подожду.

— Ну, с ангельским терпеньем

услышать столько жалоб, а думать о своём:

πR², π = 3,141592653589793238462643...

Перед глазами бублики висели.

Нам-то полегше, хлебушек жуём,

когда он есть.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Ты в жизни участвовал,

значит — виновен.

— ?

— В такой — не следовало.

* * *

Дистанцируйся от

сновидений —

приходят во мраке,

памяти —

топчется у ворот,

замысла —

на поверхности всё,

слишком ясен ход,

случая —

падающий маслом вверх

или вниз бутерброд,

от фиксации фактов —

грубая материя,

от идеалов —

высок полёт,

от денег —

ещё Пушкин сказал: «Вдохновение...»,

от абсурда —

никто ничего не поймёт.