Two households, both alike in dignity…

Shakespeare, Romeo and Juliet

Есть любовь-девочка, есть любовь-мальчик.

Мальчик — изюм; рассветные всхрапы; музыка рельс; карандаш из Китая, на ощупь не отличимый от; двадцать четвёртый зарок писать не как можется, а как хочется.

Девочка — примула; ласточка; зеркало; бинт; «я счастлива» — на трамвайном окне, в уголочке, твёрдой рукою, тайком от кондуктора, молча; шестнадцатого шестого — «приехали, солнышко! помнишь, какой нынче день?»; слова, и слова, и слова; а слово — в начале, у Бога, и Бог.

А Бог есть любовь.

Девочка, мальчик.

К. Б.

Жить надо так, чтобы к концу времён от тебя не осталось ничего. Не нужно беречь здоровье, зрение, слух; целые руки, ноги, глаза — кому они будут нужны по ту сторону экрана? Надо тратить, тратить, тратить, расходовать и не беречь ни сил, ни таланта, ни денег, ни нервов, ни любви. Ни жизни. Чем больше потратил — тем больше вложил. Чем больше вложил — тем больше потратил. Траты — потлач, жертвоприношение себе самому — это так? Да, это так. По-другому может быть? Нет, не может. Почему?

Потому что когда-нибудь, завтра или послезавтра, всё, что у тебя есть, вдруг будет аннулировано, и ты, недорастраченный, со своим стопроцентным зрением и никому уже не нужной любовью, всё равно останешься ни с чем. А после- или послепослезавтра, 25 июня или 6 февраля, тебя — можешь и не сомневаться — родят снова и скажут — тебе, целенькому и новенькому: «Иди. Пиши. Люби».

А. К.