СУББОТА / ВОСКРЕСЕНЬЕ

Дж. И. А.

Почему это называют «баней», непонятно. Неужели нельзя назвать как-то попроще — ну, к примеру, «душ». Так и говорить: «Сегодня в субботу солдаты идут в душ». Без лишнего выпендрёжа. А то — «баня», «банный день суббота».

И сразу забегали розовые, потные, распаренные солдатики, где-то в клубящемся пару мелькая чем попало, а вот они уже в предбаннике, сидят в белом белье на выполированных крепкими армейскими задами деревянных лавках, чай пьют. А потом с песней, да строем, да по морозцу. «А для тебя, родная...» Зима, мороз, а ты из бани. Что Ташкент.

С песней, само собой. Как положено. Ну, а в остальном, увы, без излишеств. Какая парилка? Вода еле тёплая.

И чего вдруг вспомнилось?

С какой стати?

Ну да, Карабан притащил тогда трёхлитровую канистру спирта, мол, после бани. Откровенно слябзил где-то в гараже, а глазики невинные. По-детски невинные татарские плоские как монетки-чёрные-метки глаза.

Это где-то к вечеру, уже перед отбоем, канистра появилась. Оранжевая, пластмассовая, для пищевых продуктов.

Неизвестно, для каких таких продуктов, но, однако не для спирта точно — мол, земеля, братишка с севера.

По всей видимости, так и есть, отвечает суховатый, малорослый Саша Кхекхеу корешу своему. Сибирскому, между прочим, татарину — короче, свой брат-Кучум. Вишь, Карабан, спирт-та красный совсем, разъел пластик, испортил канистру. Та флягу на хрен надо. А как употреблять-та будем?

Употреблять, ясно, далеко после отбоя заперлись в каптерке. Человек, наверное, восемь: Карабан, Кхекхеу, Феликс-одессит, Черномаз, Джипсон... так, Жила, Юзельфарб и Чивилилиди — точно восемь.

Разлили по кружкам по четверти. Черномаз банковал, лил из канистры — тонкой струйкой, склонившись над посудой, сосредоточенно нахмурив брови. Да, как в аптеке. Жидкость сияет нежным цветом, ну что тебе красное вино победы-полбеды. Помялись-помялись, но естество своё берёт — выпили. Давай тушёнкой из банки закусывать. Тушёнки невпроворот, жир замёрзший, не лето. Загрызли кто чем.

На электрической плитке картошка жарится, вот-вот.

Говорил, подождём картофана, нет, наливай да наливай, говорил Жила, перекручивая картошку и шкрябая при этом ложкой по дну сковороды. Скоро уже, вот-вот. Вывалил тушёнку одну за другой две банки в сковородку к картошке, для сытости и вкусноты.

Закурили.

Ну, как. Да вроде живы. Однако. Да не. По кайфу.

Жила подцепил картохи на пробу, поводил тонким носом, а от картохи пар, а запах... Поморщил ус — тонкий, не по-солдатски подбритый сверху, ровненький над губой, а ля жиголо. Да не томи ты. Годится. И выставил сковородку в центр стола.

Черномаз обновил уже. И вперёд.

Да не... Ничё так винцо. Ага, забирает. Не потравимся? Не ссы. Не такое пили.

И хлеб прикупили в чайной, не из столовой.

По случаю возвращения Юзельфарба из госпиталя Чивилилиди завёл как бы издалека разговор о лекарствах там, о заболеваниях разных, но постепенно, ближе к теме, всё-таки о бабах. О бабах, типа медсёстрах.

Какие медсёстры, Чиви, там не то что медсестёр, там бинтов нет, ни ваты, ни зелёнки нет.

Вах, слушай, там бинт нет, там вата нет, зелёнка нет, там медсестра должен быть. Зачем бинт, медсестра лечит.

Юзельфарб слабо попытался что-то про чьи-то гниющие ноги, но либидо победило, и все возжелали о бабах. А Феликс вспомнил, как нельзя кстати, что, мол, земляк его рассказывал, что, мол, что-то тот ремонтировал, то ли полы стелил у какого-то полковника — старого пердуна, а у того жена молодая, а самого дома нет, а жена, ну, крутится так и сяк, полковник же старый, а жена молодая, ну, я не знаю какая молодая, может, и не очень молодая, да по солдатским-то меркам чего там, короче, тот земляк так её хекал, и так, и вот так, и растак, а она визжит, аж стонет.

Все притихли. Заценили. А потом пошло. Кто-то какую-то повариху вспомнил, из чайной, что ли, кто-то ещё какую-то поблядушку.

Э-э, наливай, брат, наливай. Так, мужики, я пас. Да, ты чё, Джипсон? Чё такое? Не пошло? Да, нет, всё нормалды.

Джипсон худой, жилистый, как удав, уши растопыренные, нос сливкой висит.

Да, не в коня корм. Я жру-жру, а вон худой как шпала, а чё пью, чё не пью, чё радио слушаю. Да, я, мол, вообще не пьянею.

Как так? Не может быть. А кружку спирту слабо? Не хрен делать. Давай. Да, запросто.

Черномаз налил аккурат кружку, под самый-самый краешек, и чу-чуть больше — с горкой. Джипсон для начала шапку снял, вывалил из-под неё волосы, чуб вьётся чуть не ниже вислого носа — затылок стриженый, а что под шапкой, мол, всё мое. После уже взял кружку. Не хрен делать. И вытянул залпом всё.

Во бля. На — закуси, запей, занюхай.

Джипсон взял хлебушек, нюхнул, и картошечкой сверху замял. Не, мужики, понты всё это, говорю, не берёт. Вы хавайте, а я на шинельки тут заберусь. Покемарю, может. Ну, и залез на нары, на сложенные шинели, а одной укрылся.

Силён, брат. Да. Боец. Накатили тоже. И пошла масть: кто сколько пил и, особенно, на гражданке. А Джипсон лежит, помалкивает, только бляшечку пастой ГОИА чистит, натирает. Мол, солдатские дела.

Кто сколько пил — кто сколько пил, а свернули снова на баб. На этот раз кто ждёт-недождётся. Никто не дождётся. Это уж точно.

За окном зимняя ночь. А у нас зашибись.

Наливай. Да, наливай. Пьём.

Вот, мы с ней пёхались целыми днями. Просто сутки напролет. А с чего началось-то всё... Ну-ну? Зуб у неё разболелся, а мы недалеко возле моего дома были, ну, зашли, я ей ватку спиртом намочил, чтоб на зуб больной положила, ну, держит, смотрю — глазки заблестели, повело так, окосела слегонца, думаю — ни хрена себе, от ватки какой-то. Ну, и приговорил её. А потом уже целыми днями. Любовь. Ага, сейчас любёт-ся, наверное, со всеми подряд. Полюбилось ей это дело, понравилось. Да и правильно. Наливай.

По полёта. Джипсон, давай по полёта что ли. Эй, Джипсон.

Давай трясти.

А тот лежит, руки закинул, в одной бляха зажата, в другой кусок войлока. Слюну пустил краешком рта. Чуб на бок. Помер. Смотри, не дышит. Синий весь. Нос какой острый. Траванулся. Трындец. Чё делать? Чё? Всем край.

И трясти — по щекам бить?

Карабан, ты чё за спирт приволок? А чё я? Чё, чё — Джипсон помер. Вон пена изо рта. Траванулся. Точно.

Чё делать-то?

Всем край, точно. Дисбат. Вышка.

Не, ну... Возможно... Наверное... Может быть, надо куда спрятать? Похоронить. Точно. А как ты его похоронишь, зима ведь? Мы ж могилу не сможем даже выкопать. Вся земля ведь мёрзлая. Промёрзла. Пошли на реку. Лёд раздолбим и похороним его как моряки, в воду. А что делать?

Взяли Джипсона на руки, подняли аккуратно. Юзельфарб приоткрыл дверь, выглянул. Давай. Дневальный на тумбочке спит. Понесли. Мимо дневального. Вышли тихо. А на улице ветер. Холодно. Поплелись. Первым заплакал, кажется, Кхекхеу. Пустил слезу. А там уже и все. Идут, рыдают, несут братку Джипсона на реку хоронить.

Ветер холодный, жуть. Слёзы на щеках замерзают, ресницы замерзают. Хорошо хоть в бане помылся. Да. Всё как-то по-христиански. Ага. Прошли через плац, а дальше по ступенькам вниз, к реке. Скользко. Холодно. Раз чуть не уронили. Спускаются. То ли тряска пошла от крутых ступенек, то ли от холода, только Джипсон проснулся. Ветер гудит. Небо чёрное — ни луны, ни звёздочки.

Э, чуваки. Чё такое? Спросонок ещё не понял, старый черт. Ожил. Воскрес. Бляха. Братан. Да как же так. Ё-моё. Поставили на землю. Обнимать кинулись. Ты чё, офигел, умирать вздумал. Ты думай ваще. Братан, блин, кореш.

И назад в казарму, в расположение. Веселее уже. Все живы-здоровы, ведь это главное.

Суббота — банный день. Это уже вчера. А сегодня — Воскресенье.

1998

КИРПИЧ И ЦЕРКОВЬ СПАСЕНИЯ СВЯТОГО ДУХА
новелла

В Доме Актёра в небольшом театральном зале по воскресеньям собиралась Церковь Спасения Святого Духа.

Сначала выступал кто-нибудь из топ-менеджеров или представителей руководства, все в строгих костюмах, в белых сорочках и ярко-синих галстуках, потом разные люди рассказывали разные случаи из своей жизни, в основном о том, как они пришли к Богу и всё такое.

После этого всем залом пели песни, брали друг друга за руки, раскачивались из стороны в сторону.

Кирпич тоже ходила в Дом Актёра по воскресеньям, посещала Церковь Спасения Святого Духа, она смотрела на выступающих, брала ладони стоящих рядом и раскачивалась. Она не слышала, что там говорили со сцены, она не слышала музыки и песен, она была глухонемая.

В Церкви ей нравилось. Хотя она ничего не слышала, она читала те нетолстые книги, которые ей давали, и ещё она читала по губам, не всегда, потому что часто люди тараторили или закидывали лицо к небу, но всё же более-менее понятно. Все улыбались друг другу, все очень благожелательно относились друг к другу. Кругом была радость.

Церковь Спасения Святого Духа имеет внутреннюю структуру корпоративного типа. Она делится на департаменты, департаменты — на сектора, а те — на отделы. Главное Управление Церкви находится где-то в Америке. Департаменты отвечают за регионы (Восточная Европа, Западная Африка, например). Сектора — за страны. А отделы находятся непосредственно уже в городах. На каждом уровне менеджерский состав делится на три ранга. Когда человек приходит в Церковь, он не имеет никакого ранга, а потом, уже в процессе церковной работы, он постепенно продвигается по иерархической лестнице вверх. Не обязательно он переходит именно в руководство сектора или департамента, нет. Просто на каждом уровне существуют общины, и член Церкви, получая очередной ранг, может перейти в вышестоящую общину. Самая многочисленная община в Америке. Таким образом, любой член Церкви, пройдя через девять рангов, может уехать в Америку. Случается, что кто-нибудь из уехавших возвращается, но уже как американец и в роли миссионера. Хотя обычно на свою родину стараются не возвращаться, а выбирают миссию в других странах.

Кирпич посещала Церковь около двух месяцев, когда её заметил кто-то из топ-менеджеров. Ей дали сразу третий ранг и предложили работать с глухонемыми. Под неё сделали специальную программу: разработали бизнес-план, согласовали, утвердили, определили бюджет, выделили финансирование.

Кирпичом её прозвали в школе, вернее в школе-интернате. У неё были огненно-рыжие чуть вьющиеся волосы. Красные, почти как кирпич. Вот её Кирпичом и прозвали. А вообще, она была довольно симпатичная молодая женщина, только глухонемая. Она ничего не слышала и не могла говорить, даже если бы очень захотела, вместо слов она курлыкала как журавль.

После утверждения программы её снова повысили, ей дали пятый ранг. Пару недель с ней работали два миссионера: Стив и Джонатан. Они давали ей брошюры, и через пару дней она на листочке отвечала на вопросы, просто ставила крестики возле ответов. Они давали ей очередное задание. Они что-то говорили переводчику Серёже, тот писал для неё на бумаге. Ещё ей помогала тётя Тоня. В коридоре вдоль стены стоял ряд кресел, они оставались после занятий, вахтёры Дома Актера закрывали зал, а они садились в коридоре, и тётя Тоня что-то говорила, показывала важные места в книгах и, видимо, зачитывала их вслух. Несмотря на свои лет шестьдесят, она была очень подвижна и общительна. Она имела очень высокий ранг и была одним из лучших членов Церкви.

Потом Кирпичу выдали большую толстую библию в очень хорошей кожаной обложке, чёрной с золотым крестом на лицевой стороне. Эта библия застёгивалась на молнию, как хорошая дорогая папка или большой солидный ежедневник, и имела строгий деловой вид. Она не помещалась ни в какую сумку, может, только в кейс, но кейса у Кирпича не было, и она носила библию под мышкой. Кирпич выглядела очень забавно: красная копна волос, довольно поношенное, купленное ещё в интернате пальто в крупную зелёную клетку и под мышкой огромная чёрная кожаная библия на молнии. Ещё в комплект входило два маркера (синий и оранжевый, у них был очень яркий цвет, и на каждом крупная надпись «BOSS») и два десятка пластиковых закладок. Всё это помещалось под той же обложкой: справа от библии, между книгой и молнией сверху и снизу были специальные кармашки, в них один над другим вкладывались маркеры, тут же были специальные петельки для закладок.

Ещё ей хотели выдать сотовый телефон, но потом сообразили, что он ей, в общем-то, и не нужен. Выдали пейджер, хотя функциональная ценность его тоже была сомнительна — ей сообщения посылали, но она ответить не могла.

У глухонемых есть два языка. Один — так сказать, национальный, т. е. если глухонемой англичанин, то это английский, если китаец — соответственно, китайский. На этом языке говорят буквами, и хоть знаки в разных языках похожи, но слова разные. Этим языком глухонемые пользуются редко, только если встречается какое-то незнакомое слово или термин. Второй язык более распространён. В нём каждый знак, подобно иероглифу, имеет определённое значение, их можно сочетать между собой, показывая последовательно или одновременно двумя руками. Например, если одной рукой показать знак КРЕСЛО, а другой ТОРШЕР, и знак КРЕСЛО поместить под ТОРШЕРОМ, то получится КРЕСЛО СТОИТ ПОД ТОРШЕРОМ. Таким образом, два знака, показанные одновременно, могут означать ситуацию, для описания которой говорящим потребовалось бы целое предложение, а то и несколько.

Этот второй язык практически одинаковый во всем мире. И глухонемые разных стран и национальностей могут общаться на этом языке, вполне понимая друг друга.

Или если, например, одной рукой показывать знак СВЯТОЙ, а другой последовательно ОТЕЦ, СЫН, ДУХ, при этом СВЯТОЙ удерживать неподвижно, получится СВЯТАЯ ТРОИЦА: СВЯТОЙ ОТЕЦ, СВЯТОЙ СЫН и СВЯТОЙ ДУХ, причём на этом языке абсолютно исчезает противоречие единства, на этом языке ОТЕЦ, СЫН и ДУХ СВЯТЫ и ЕДИНЫ естественно, без дополнительных доказательств и клерикальных словесных выкрутасов.

Рано утром Кирпич взяла под мышку выданную ей библию и поехала в интернат.

Интернат располагался в довольно живописном месте на окраине города. Кирпич ехала на метро, потом на автобусе до конечной. Встретили её не особенно чтоб радушно, но приходить разрешили, два раза в неделю.

Интернатовские дети жестоки. У них есть родители, семья, но в ближайшей школе они не нужны, учиться они могут только в интернате.

Они никогда не спорят, не ругаются, они сразу бьют. Им нечего доказывать, им ни к чему объясняться. Дерутся они жестоко.

В большинстве своём они вполне нормально умственно развиты, но образование у них безнадёжное, в лучшем случае в какой-нибудь специальный цех, на завод, будущее унылое, общение ограниченно, поэтому они производят впечатление несколько туповатых.

Кирпич рассказывала им про радость, про общение с Богом, про историю Христа, Иуды, Петра, про многих умных и добрых людей. Она хотела поделиться сразу всем, что переполняло её. Учителя в интернате были говорящие и нормально слышащие, но они в основном не вмешивались, не обращали особого внимания.

Через два месяца она привезла в интернат гуманитарную помощь. Она предупредила заранее, и её встретили: директриса, завуч и главный повар в фартуке, она же завскладом. Они стояли на крыльце, когда церковный фургончик въехал в ворота и, сделав небольшой круг, остановился напротив них. Это был микроавтобус «Мерседес» светлого бежевого цвета, на боковой двери которого был изображён логотип Церкви Спасения Святого Духа: кровавое сердце, увитое чёрными лентами и небольшими белыми розами, и на нём перекрещённые кинжал и крест. Сверху рисунка были две большие английские буквы, а снизу — длинная надпись, тоже на английском. Кирпич сидела впереди рядом с шофёром. Она вышла, открыла дверь с логотипом — внутри на полу стояли три коробки. Она их вытянула из салона поочерёдно и поставила на асфальт перед директрисой, завучем и главповаром-завскладом. Коробки были тяжёлые. Кирпич стояла и улыбалась. Директриса сделала ей навстречу пару маленьких шажков, присела и приоткрыла одну из коробок, там были какие-то брошюры. Она открыла вторую коробку — там были журналы и какие-то буклеты. Она открыла третью коробку — там было то же самое. Она встала, посмотрела в лицо Кирпичу и громко сказала:

— Ёбнутая.

Преподавательский состав в интернате в выражениях не стеснялся, всё равно их никто в округе не слышал.

Директриса резко развернулась и удалилась. Вслед за ней ушли завуч и главповар-завскладом.

Кирпич села на коробку. Обойдя фургон, подошёл шофер. Он протянул Кирпичу накладную, но она только развела руками и показала вслед ушедшему интернатовскому руководству. Он попытался было что-то ей объяснить, но потом просто вернулся к фургону, достал из кабины лист бумаги и библию Кирпича в чёрной кожаной обложке, вновь подошел к Кирпичу, положил лист на библию и что-то долго писал.

Кирпич сидела на коробке, локти на коленки, подбородок на кулачки, и смотрела на нарисованное сердце, ленты, розочки, кинжал и крест. Шофёр протянул ей бумагу: «тому-то... от... служебная записка... прошу списать... в количестве... ввиду... и т. д.». Она взяла её, подписала и отдала назад. Шофёр сел в машину и уехал.

У неё действительно был забавный вид: красные развевающиеся на ходу волосы, нелепое старенькое пальто в крупную зелёную клетку и под мышкой огромная чёрная кожаная библия. Она шагала от автобусной остановки к метро. В кармане тарахтел пейджер, но она не обращала на него никакого внимания.

Кирпич вошла в метро. Стеклянные двери. Турникет. Эскалатор.

Она спускалась по эскалатору вниз. Навстречу ей поднимались угрюмые люди. Она хотела им сказать. Она хотела поделиться. Выплеснуть всё, что внутри. Под мышкой была тяжёлая Библия, она зажала её локтем и кричала. Кричала руками!

Навстречу ей поднимались угрюмые люди.

Она кричала руками!

Длинная череда угрюмых людей.

Мужчины.

Женщины.

Просто люди.

Церковь Спасения Святого Духа была образована в 1887 году слиянием Христианской Церкви Спасения и Балтиморской Церкви Святого Духа. Центральный офис расположен в Балтиморе, штат Мэриленд. Более 200 филиалов только в США и Канаде.

Кирпич — Омелькина Татьяна Владимировна, 1967 г. р., учитель географии в Харьковской школе-интернате для детей с нарушением слуха и речи. Имеет сына, Мишу, 4 года. Миша нормально слышит и говорит.

Джонатан — Джонатан Дж. Робертс, миссионер Церкви Спасения Святого Духа. В 1993—1995 гг. выполнял миссию в Харьковском отделе. В 1995 году вернулся в Соединённые Штаты. В 1996 умер от рака желудка. Его сын Фрэнк в настоящее время — один из крупных руководителей Церкви Спасения Святого Духа.

Тётя Тома — Заднепровская Людмила Васильевна, 1932 г. р., в 1994 по системе Церкви Спасения Святого Духа уехала в Денисон, штат Техас. Живёт в небольшой квартирке на Крауфорд-стрит. Иногда выходит за покупками, но, не зная языка, выбирает что-нибудь, ориентируясь по иллюстрациям на упаковке — чаще всего то, что она уже когда-то пробовала. По воскресеньям выходит в Уотерлу-парк — пройтись возле небольшого озерка, посидеть на скамейке у памятника Эйзенхауэру или покормить белок.

2000

ПУТЬ В ВИРТУАЛЬНОСТЬ

СОБЫТИЯ И ПЕРЕЖИВАНИЯ

Когда-то в школьном учебнике был такой рисунок: история человечества представлена в виде прямой, на одном конце которой поднимающаяся с колен обезьяна с камнем в руке, на другом то, что принято называть современным человеком. Вдоль прямой щедро разбросаны каравеллы, ткацкие станки, паровозы, вооружённые люди, заводы — признаки прогресса, некие опорные точки истории. Взгляд на путь человека менялся время от времени: то это история царей, то история наций, история техники или история классов. Можно считать эти воззрения взаимоисключающими, а можно говорить о них как о дополняющих друг друга.

Историю человека можно представить и как соотношение событий и переживаний.

На самой, как говорится, заре человечества, в той самой начальной точке, где обезьяна поднимается с колен, берёт в руку камень и таким образом превращается в человека, события и переживания были равны друг другу. Т. е. в животном мире (и у дикого человека так же) происходят события, и они рождают переживания. Убил мамонта: событие — переживание. Убежал, если удалось, от какого-нибудь пещерного медведя: событие — переживание. Ну и т. д., можно ещё много примеров вспомнить: и женщин, и еду...

Так вот, в определённый момент переживание отрывается от события и начинает жить собственной жизнью — этот момент можно считать рождением культуры. Сначала событие и переживание отдаляются друг от друга во времени, рождаются легенды. Когда легенды перерастают в мифы, событие теряется уже в некоем мифическом прошлом. То же с возникновением рисунка, когда появляется изображение, происходит отрыв переживания от события, от реального события, переживание закрепляется за символом события, который является овеществлением переживания, овеществлённым переживанием.

В принципе, культура — это и есть накопление переживаний, оторванных от событий, не имеющих опоры на события; накопление символов.

И если сопоставить жизни двух исторических представителей человечества — ту, припавшую на колено, обезьяну и современного нам индивида — на предмет наполненности событиями и переживаниями, то, понятное дело, у первобытного человека событий гораздо больше, только успевай от мамонтов и медведей уворачиваться, искать еды и другого чего хорошего, а у нашего современника может, и были в жизни события — так и то, типа, перейти улицу или съездить как-нибудь к подруге на дачу, зато по части переживаний он фору даст любому своему предшественнику (вспомним хотя бы о телевизоре).

Теперь мы несколько классифицируем наши размышления, обозначим интересные моменты:

1) сначала — событие и переживание равны, едины во времени и пространстве, переживание основано на событии;

2) потом — переживание относится от события во времени и пространстве;

3) следующий шаг — переживание отрывается от события окончательно и живёт своей жизнью;

4) и вот, наконец, — переживание порождает событие.

Последний пункт как будто бы невозможен, но вспомним о том, что современные войны большей своей частью происходят в информационных средах (хотя бы на том же экране телевизора), или, например, сетевые магазины, биржевая стоимость которых выше значительных промышленных групп в реальной экономике (хотя о ликвидной стоимости и говорить не приходится) — да порой и в современной реальной экономике брэнд стоит больше, чем вся производственная часть.

Последний пример, наверное, самый яркий: брэнд, торговая марка, реклама — это, по существу, концентрированное переживание, предстающее в той или другой материальной форме и порождающее совершенно реальные события (в экономике, политике и т. д.).

Было бы ошибкой думать, что события, вызванные переживаниями, продукт новейшего времени. Крестовые походы — вероятно, первые явления такого рода. Но сейчас механизм «переживание — причина события» не только нормален и повсеместен, он — основа современного мира.

Теперь вспомним о компьютерах.

СИМУЛЯТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

А точнее, о компьютерных играх.

Просто компьютерные игры — хороший и удобный пример.

Человек сидит за железным ящиком, давит педали, ворочает джойстиком. Где он? В какой действительности? То, что происходит с ним, реальность или воображение?

Игра в шахматы, к примеру, возможно когда-то была оторванным переживанием, возможно какой-нибудь древний индус, переставляя на доске шахматного слона, представлял себе походку слона реального (хотя в реальности слон ходит всё-таки по-другому). Шашки же никакого события под собой не имеют, это игра уже более абстрагированная. Можно сказать, что шашки, как событие, рождают переживание. Но такие рассуждения ошибочны. Шашки (ну, вспомните эти пластмассовые кругленькие штучки) никаких переживаний не вызывают. Переживания рождает игра. А она здесь, сейчас и одновременно нигде: где-то в нереальности, в правилах, в традициях, в комбинациях, существующих века.

Компьютерная игра — это уже нечто другое. Здесь слоны ходят как слоны, драконы летают как драконы, а танки стреляют как танки, хотя и не больно. Здесь переживания вызывают события. Возможно, эти события ни для кого, кроме игрока, не значимы, но уж для него эти компьютерные события имеют такое же значение, как и военные действия по телевизору, и не известно ещё, что для него более реально.

Но все эти рассуждения не более чем финт ушами. Мы-то знаем, что всё происходящее в компьютерной игре — воображение. Или реальность? Ведь можно подойти, через плечо на монитор заглянуть. А если это сетевая игра? И играет несколько пассажиров, и переживания у них общие, и реальность у них общая, а общая — значит существует, как повелось ещё с римского права, достаточно двух свидетелей.

Что я всё о танках да о драконах? Ведь это не симуляторы.

Специально.

Уж если какая-никакая бродилка/стрелялка — реальность, то что говорить об истинных симуляторах! На них-то и на права сдают, и на самолётах летать учатся. Хотя с правами я всё-таки загнул, с инструктором проехать-таки придётся. Но тем не менее обучение (пусть начальное) на симуляторе возможно.

Повторюсь, компьютерные игры — это только пример. Телевизионные события — это тоже симулятивная реальность. Новости, литература, радио, газеты, кино, интернет. Никогда до конца не известно, где правда, где ложь. Различия между этими древними категориями размыты, границы стёрты. В симулятивной реальности правда и ложь в одном флаконе, и с лёгкостью, без особого напряжения, переходят одно в другое и наоборот в зависимости от представления, от точки зрения, от упаковки (рекламы, имиджа, брэнда).

Вообще, с развитием культуры, со всё большим накоплением обществом свободных переживаний (переживаний, оторванных от событий), реальность всё более симулятируется¹. В принципе, это не должно пугать. Человечество всегда стремилось изменить действительность, изменить природу, среду существования. Человечество естественным образом стремится к симулятивной реальности.

Просто в очередной раз (как, например, после изобретения парового двигателя) человеку придется изучать, осваивать им же изменённую реальность.

ЦЕЛЬ

Вопросы типа: «зачем?», «почему?», «для чего?» — порою бессмысленны. Вернее, смысл-то в них есть, ответов на них нет. «Почему человечество стремится в виртуальность?» — остаётся таким же вопросом без ответа. Но цель эволюции, истории, прогресса (и как одного из последних достижений прогресса — симбиоза человека и машины) обозначить можно — освобождение от тела. Для этого человек прибегал к разным уловкам — миф, культура, религия. Возможно, теперь он нашел более действенное средство — новые технологии, компьютер, Сеть.

1998

ПУТЬ В ВИРТУАЛЬНОСТЬ 2

КИБЕРОРУДИЙНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Для начала определимся с терминологией.

Субъект деятельности — понятно, тот, кто работает.

Объект деятельности — предмет или среда, на которую деятельность направлена.

Продукт деятельности — то, что достигается в результате деятельности.

Орудие — то, с помощью чего деятельность производится.

Первый вариант деятельности — безорудийная.

Если руками ломать ветку какую-нибудь, если руками копать землю (ногами, головой — не важно) или завязывать шнурки — это и есть безорудийная деятельность. Субъект непосредственно воздействует на объект.

Как только субъект для того, чтобы копать землю, берёт в руки палку (а лучше всё-таки нормальную лопату взять), можно говорить об орудийной деятельности. Субъект воздействует на объект опосредованно, через орудие.

Здесь возникает интересный эффект, известный как «эффект пера». Т. е. когда человек водит пером по бумаге, его ощущения сконцентрированы не в пальцах, которыми он перо держит, а на конце пера. Он ощущает шероховатости бумаги, трение и пр. Если бы этого эффекта не было, человек не смог бы писать, он бы только и думал, куда какой палец ставить.

И так в любой орудийной деятельности. Ощущения переносятся на орудие, чистит ли субъект ножом картошку или копает лопатой землю.

Орудие является продолжением руки субъекта, орудие усиливает функциональные возможности руки, делает её более приспособленной для данного вида деятельности: тяжелее, чтоб вбить гвоздь, острее, чтоб колбаски подрезать и т. д. Как мы уже говорили, орудие — посредник между субъектом и объектом деятельности, продолжение руки (хотя не только руки, а вообще любого органа деятельности — например, ласты усиливают функциональные возможности ноги, но только для плаванья, а чтоб по снегу кататься, лучше использовать лыжи).

Но вместо простой палки субъект может взять более сложное орудие — машину. Такое орудие назовём сверхорудием; а деятельность, следовательно — сверхорудийной.

Вот, к примеру, экскаватор, хорошее сверхорудие. Им гораздо эффективнее землю копать, нежели лопатой. Сверхорудие качественно повышает эффективность деятельности вообще, но не усиливает функциональные возможности рук и ног. Сверхорудие вообще напрямую не связано с органом деятельности. Т. е. если субъект ковырял пальцем в земле, потом взял лопату и делал те же самые движения, то, сев за рычаги экскаватора, он уже копательных движений не делает, а управляет машиной. Машина, в свою очередь, так же не обязательно копирует копательные действия человека, она может не только рыть землю, но и пилить её, и сверлить (человек же землю обычно не пилит и не сверлит).

А что же с «эффектом пера»?

Все хорошо, эффект на месте. Едешь на машине, шинами ощущаешь поверхность дороги и этому нисколько не удивляешься.

Надо ещё сказать, что субъект перед тем, как действовать, сначала в воображении строит план деятельности, а потом, в процессе деятельности, переносит его на действительность (это называется — экстраполяция).

Ну, а теперь гвоздь программы, обещанная киберорудийная деятельность.

Рассмотрим чего-нибудь попроще: субъект на компьютере делает макет для полиграфии.

Субъект есть.

Киберорудие на месте.

Среда деятельности — неизвестно что, какая-то симулятивная реальность, полувоображаемая действительность (не бумага, а изображение бумаги, не карандаш, а изображение карандаша, не кнопки, а изображение кнопок).

Субъект в своем воображении строит план деятельности и экстраполирует его опять же в воображаемую среду, но уже в некое коллективное воображаемое — в симулятивную реальность.

Объект деятельности — симулятивный, полувоображаемый-полуреальный.

Продукт деятельности... тоже не вполне реален, вот вроде бы он есть, и денег стоит, а бухгалтерия не знает, что с ним делать, по какому счёту его на баланс принять и как потом списывать.

Но, что интересно, в симулятивной реальности «эффект пера» очень даже существует. Ощущения совершенно спокойно переносятся на симулятивное орудие (бывает, забывшись, пытаешься курсором нос почесать). Ну, а если вдуматься: появляется ощущение несуществующих кнопок (фантомные такие ощущения).

Усиливает ли киберорудие функциональные возможности органов деятельности? С одной стороны, киберорудие создаёт субъекту симулятивную реальность и симулятивное орудие (изображение карандаша, допустим) — в данном случае симулятивное орудие является продолжением руки субъекта. Но продолжением куда? С другой стороны, киберорудие действует в такой среде, в которой субъект никакими другими способами действовать не может. По существу, киберорудийная деятельность эмулирует в симулятивной реальности простую орудийную деятельность только для того, чтобы субъекту было более-менее привычно работать. Но продукт деятельности качественно иной. Это то самое переживание, в основе которого нет и не было события, но которое само рождает событие.

1998

MY CAT IS DEAD

Вчера дочка попросила найти чего-нить детского в инете (не порнографии, само собой).

Поковырялся я, значит, в Сети и вот что я скажу:

Убого! Убого и прискорбно констатировать, что ни...чего путного и не нашёл (пару-другую сайтов — и смотреть стыдно, и другим показать).

Мабуть, они и есть, сайты те, но почему-то их трудно найти. Весь рунет надо перетрясти, чтоб какого-нибудь завалящего мурзилку отыскать.

Пошёл к буржуям.

Ну, тут, панимаш, другое дело, всего навалом. А всё на них гонят патриоты, что, меркантильные они и всё такое (не хочется матюгов употреблять, всё-таки детская тема).

Короче, нашёл я стишок один на сайте KidLit WebSite, не терпится поделиться, вот он:

My Cat Is Dead

Matthew Deluna, Grade 7

Pat Neff Middle School San Antonio, TX

My cat is dead

my little black

and white cat

named Blacky

My cat is dead

sweet kitty

little kitty

My cat is dead

I should have

thrown a rock at his killer’s head

My cat is dead

stupid neighbor

SHE KILLED MY CAT.²

Teacher: Lynnette Perez

Ну, не зашибись ли?

2000