ИЗ ЦИКЛА «ЗА МУЗЫКОЙ»

Пролог

Andante cantabile

как Данте вне табели

о рангах поэтов, — почти

вне закона, —

некоммуникабельно:

не Каином — Авелю,

убойным баранам прочти:

незнакомо.

Рука графомана задорна.

Труба граммофона бездонна —

и яро всхрапнула валторново горлом.

Удав геликона свернулся кольцом.

Примкнули штыки вкруговую — покорно —

и рай обернулся концом.

Тысячекратный толп шарк

двинул, бряцая, шаг — в шаг,

и, обречённый петь, твой

голос умолк — всплыл — взмыл —

взвыл похоронный марш — марш —

марш — над головой, —

и покатил по мостовой —

даром — извозчик-гром ломовой

страха шершавый шар.

1981

Фюнебр I: Марш B-moll

Сколько раз —

скольких вас

провожал я в рай.

А сейчас —

проводите след мой.

Оркестровой ямой разинув пасть,

встань, почётный конвой Вселенной!

Сколько раз —

скольких глаз

различал я блеск.

А сейчас —

поползу слезою.

Вот те раз:

сколько за-

упокойных месс,

а о нас

кто вспомянет-взвоет?

Встань и грянь,

страх — за грань!

Встаньте, выученики масс!

Эй, на площадь, муз пролетарий!

Отгремела игра.

Отлетел вопиющий глас.

Летаргию стряхни, литавра!

Мразь и грязь,

не вылазь,

скройся, бледная немощь, с глаз!

Вдарь, тарелка, подруга медная!

Всколыхни

все углы —

всхлипни, бедная удаль, глы-

бой, сыграй-ка мне «День Победы»!

Ночь и день,

темь и тень,

не ведите за тот плетень —

не будите тугую тубу.

Не губи-

те раба.

Разбуди

ты, труба,

к мундштуку примёрзшие губы.

Сколько раз —

скольких вас

провожал ан-фас

так, что харкало кровью горло!

Сколько в раз

надрывалось в натуге фраз!

Скольких нас

выгибало валторной!

Только хрип.

Только храп

окаянных каменных баб.

Только всхлип.

Только всхроп

барабанной дроби Шопена.

Только дробь.

Только в гроб, —

но не в бровь — в оба глаза, — над

вздрогом гроба гудит страна —

барабанит горохом — в стену.

Сколько раз —

стольких вас, —

сколько раз этот век двадцат, —

провожали мы. Или вы — нас?

А сейчас: — Человек! — моцарт.¹

И-и-раз:

встали — взяли — пошли на…

Вынос.

10 февраля 1984

¹ Моцарт (жарг.) — музыкант военного оркестра.

Фюнебр III: баллада

(Вариант записи)

Жил однажды переплётчик, изо всех тянулся сил —

за высокой жаждой — к ночи, с ног сбиваясь, всё спешил

над пустынными мирами — за мирáжами летать,

чтоб миры не умирали — ум и рай переплетать.

И когда, тетрадь сшивая, в раж входил и напевал,

в раз миражи оживали, поражая наповал —

и тотчас, шитьё отсрочив, крепко в руки скрипку брал

и, настроив, тут же прочих забывал и замирал —

и, вздыхая, сотрясался, сердце пробуя на зуб,

и смычок переливался музой в чистую слезу.

То, казалось, не «Гварнери» разливала мёд рукой, —

шёл, касаясь, снег, вернее, плыл прозрачный лёд — рекой,

а крещенское crescendo за собой звало в полёт —

и трещал от восхищенья крест — оконный переплёт.

Кто же знал, когда тот выдох пресечётся, дорогой.

Напиши поэму, Фибих, чтоб играл её другой.

Поверните время, деньги. Я открою переплёт.

Дайте год хотя бы, день бы, ночь, что воет напролёт,

как на автокатафалке не хотел он уезжать,

кто совал под скаты палки, кто-то требовал нажать,

и — нажали: он уехал, но никак мы не могли

разыскать могилу — эхо уходило в глыбу глин.

А потом в тоске запойной я по улицам бродил.

Был похож на волчий вой мой, той луны — не находил.

Чтобы стать единым звуком, я с лихвой земле плачу.

Дай мне, будущее, руку, а не хлопай по плечу —

будет утро: встанет солнце — скрипку бережно возьмёт

и струны лучом коснётся и поэма потечёт,

и от боли отвернётся мир, игры не вынося,

потому что он очнётся вмиг, за музыкой несясь.

Клей застыл. Листы коробит. И рассохся корешок.

Не рыдай его во гробе… если спор уже решён.

Жизнь — волна. Любовь — движенье. Я захлопну переплёт,

чтоб веселием блаженным разлетелся вешний лёд,

чтобы тот, кто не споёт нам, спал спокойно по ночам

в переплёте ночи плотном под покровами начал.

И была ли то баллада об ушедшем в мир иной,

я не знаю — весть была — да скрипка скрыта пеленой.

3 января 1986

Фоно-грамма

Тема

Он выучит в раз назубок

всё то, что вчера задавали,

но позавчерашний урок

припомнить сумеет едва ли —

и будет часами корпеть

над Баховой музыкой скорбно,

по лесенке Черни лететь

и Скрябина переаккордывать.

И, место своё различив

вне Шумановой партитуры,

он вышумит всё же мотив

и, вывернув клавиатуру,

упрямо его повторит

скрипучей шарманкою вальса —

и, кажется, вновь говорит

смычок, что, касаясь, казался.

А в прочем — ещё не беда —

похоже? — похуже — послушай:

в горячке ревут города

и матом врываются в уши.

Останься за музыкой и

токуй как глухая тетеря,

а проигрыш в петушьи бои,

поверь, небольшая потеря, —

так лучше долбить на ПК —

то есть underwood поневоле.

Прощай, вундеркинд мой, пока

бекар отличим от бемоля.

Вариация 1

Он выучил фраз назубок

из тех, что вчера задавали,

но позавчерашний урок

припомнить сумеет едва ли —

и будет часами корпеть

над Баховой музыкой скорбно,

по лесенке Черни лететь

и Скрябина переаккордывать.

И, место своё различив

вне шума новой партитуры,

от тот же шаманит мотив

и, вывернув клавиатуру,

упрямо его повторит

скрипучей шарманкою вальса:

что чёрный смычок говорит,

что, касаясь, Казальсу казался.

А в прочем — ещё не беда —

похоже? — похуже — послушай:

в горячке ревут города

и матом врываются в уши.

Так пусть же долбит ученик

и выдолбит что-то такое,

чтоб мир обернулся на миг

и крик задохнулся покоем.

Вариация 2

Все выучили назубок

всё, что на завтра задавали,

но я-то подзабыл урок

и вспомню в срок его едва ли, —

так стоит ли теперь скорбеть

об аховой Чаконе горней

как чокнутый Феруччо — впредь

от местной масти до мажорной?

Я бы такое намутил

в В-moll-ной мессе, отчубучив,

что Отче б выучил мотив

на тему Чаттануга-Чучи —

и повторял и повторял

и повторял и повторялся,

как Людвиг вам материал

на-на-на-НА! — намеревался.

Я лишь за музыкой рискну

распяться, чем …овном распасться —

да видно было бы Луну,

Давид, но надо оставаться —

и, распят музами, ну что ж,

я в памяти Твоей воскресну.

Ша — лишь, но вы учили ложь,

недоучили — Песню Песней,

а выучили — куй! — поймёшь.

1988 (запись 2 июля 2005)

Дерево и железо

И времени в обрез

отпущено простором,

и дерево, на срез

поющее, молчит,

но облетевший лес

над белым косогором

воистину воскрес

в ночи.

Жаль, но времени — ровно — в обрез:

проявить к песнопению милость

древесины, что певчей явилась

красотой кольцеванья на срез.

Так, но мы не оставлены жить

в сердцевине певучего строя,

чтобы мерой простору служить,

чтобы времени зло золотое

научилось на срез умирать

откровением клятвенно-клейким.

Ан железного строя игра

ужасает жестокой жалейкой.

февраль 1988

ИЗ ЦИКЛА «ПРАЗДНИКИ»

Троица (Пятидесятница)

И в комнате прохладно и светло —

день Троицы разбросанной травою

вошёл — звенит оконное стекло:

пчела стекает каплей восковою.

А за околицей — божественная хвоя:

оплот иголок около ворот.

Где было Трое — нас осталось только двое,

но дальний колокол покоя не даёт.

1982

Страстная пятница

А. С. Кравцу

…но пахнёт ли Родиной несказанной

слово — в руки род — иной говорок —

чёрно-зелень памяти осиянной,

и Земли медлительный проворот,

Но далёко мне до чужих основ

дерзновенья — деревенеет плоть,

и как только нам не хватает слов —

всяк свой крест несёт — говорит Господь.

Как накинули на голову нам сеть —

и не сметь поднять её день-деньской,

и пора сменить золотую цепь

рифмы женской — медной тоской мужской.

Да и как найти мне без ветерка

тучу грозную, что на Восток снесло? —

принесло, знать, с Анти-материка

всё, что намертво здесь вросло.

И не встретить шепчущего в ночи,

кто, все счёты сведя с собой, от лица

отрывает солнечные лучи,

забывает обратные адреса,

посылает вместо себя на суд

двойника — немотствовать на суде…

посмотри, те ли тучи в себе несут

прошлогодний снег: «Ах, не те?» — «Не те!»

И в конце смиренного векабря,

умиротворённо — в конце концов

у себя приходится отобрать

двойника рас-строенное лицо.

Но тому препятствуют зеркала

оттого, что негде приткнуть глаза,

а земля чужая — голым-гола,

и пути — вперёд есть пути — назад.

Кто из нас одинок: двойник, тройник,

кубатура шара, О, пять чувств,

кто шестого ради проник в тайник,

знать — не знаю, зная: знать — не хочу.

Не найти отмычки к той музычке,

— от греха подальше свою запрячь, —

на раздвоенном вертится язычке:

— Не велеть ли кобылку вновь запречь?

Да на волю вырвавшись, арестант,

попадает в рабство похуже — вновь

и, как в воду, глядя в лицо креста,

не промолвив «здравствуй», смывает кровь —

И душа, зашедшая далеко,

не подобья — образа в двойнике

не найдя, становится двойнику

третьим лишним — увы! — ничем, никем.

13 апреля 1990

Воскресение

Как потопом грубого помола

льётся в руки звёздная мука.

Не растёт печаль на месте голом.

Потолок выравнивают с полом,

поднимая пол до потолка.

Добавляют дрожжевой закваски.

Тесто месят, как минуты мнут.

Гул подземный слушают с опаской.

Скрип полозьев заменяет сказку.

Собирают звёзды на снегу.

То ли пыль в глаза, а за — свет застят.

Красного впускают петуха.

Дым столбом — и то во власти власти.

То вечор несказанное «здрасьте»

довело сегодня до греха.

Как шипят обугленные сучья

и зудит зубатая пила!

Садят хлеб. Ухвата прячут крючья.

Слушают тоскливы однозвучья

и готовят к выносу тела.

Переждать или помочь пожару?

Нет, никак не разберу в дыму.

Наконец-то — хлебы — с пылу-жару.

Песнопенье с улицы — в дому.

Дверь, хозяин, закрывай кошмару.

Кто кого не любит — не пойму.

И недаром низкорослый Моцарт

на высокий взнёсся табурет

посмотреть: как позолота трётся,

гнётся пламя, солнце достаётся,

как «mein lieber Augustin» поётся

и ревёт печное кабаре.

А вода и воздух так похожи,

что не смеет солнце выбирать:

подниматься, сбрасывая вожжи,

иль обратно — в землю — умирать,

и не знает яблонька в рогоже:

раскрываться или зарыдать?

Золотые пышут караваи.

Снег — солёной горкой — на столе.

И, тихонько дверь приоткрывая,

входит луч, и песня хоровая

зажигает розу на стекле.

Но спокойно смотрит исподлобья,

распахнувши рока ворота,

на своё высокое подобье

только что сошедшее с креста…

1990