ЧАСЫ

Олег всю сознательную жизнь мечтал о старинных часах. Настенных или напольных. Поэтому, когда началась распродажа нашего имущества, я сразу ему сказала:

— Ты поедешь фантастику выбирать, как раз и часы посмотришь. Может, тебе понравятся.

Часы, в самом деле, были довольно старые. Я-то думала, что они семейные, но оказалось, что эти часы висели в этом доме ещё раньше — достались в наследство от бабы Ксении, жившей в большой комнате.

Дом был построен в начале двадцатого века. Он и ещё несколько домов на соседних переулках сдавались жильцам — такой был бизнес. В каждой комнате по семье.

Баба Ксения жила одна. Работала кем-то в церкви и, говорят, приворовывала. Наследников у неё не было, имущество растаскали, а часы остались висеть на том же месте. Теперь её комнату заняла семья моей мамы. Может, догадались, что домовладельцам не обязательно жить вчетвером в маленькой комнатушке.

Прошёл век. В доме остались два человека: моя мама с братом-шизофреником. И вот дом мы продаём и, разумеется, продаём лишнее имущество, не влезающее в двухкомнатную квартирку, в которой мама будет жить.

Часы, конечно, не заняли бы много места, но отсутствие финансов всё решило. Я перебрала книги, поймала Олега, и мы приехали.

Мамы дома не было. Олег быстро разобрался с фантастикой, отложил себе стопку в сторону.

— Олег, — говорю, — вот часы. Тебе нравятся? Будешь брать?

Олег на часы посмотрел, замялся:

— Может, я в другой раз?

Я сразу поняла — боится, что денег не хватит.

— Олег, часы — пятьдесят гривен, книги — по рублю.

— Тогда сразу могу забрать! — Олег заметно повеселел.

Тут пришла мама. Я её обрадовала:

— Зоя, привет! Олег покупает часы и книги.

— Часы за сколько?

— Пятьдесят. Книги по рублю, — опередила я Олега.

— Ну, пятьдесят, так пятьдесят. — Зоя особенно не расстроилась по поводу таких скидок. — Надо их снять как-то, там пыли много.

Мама стала на табуретку, отцепила часы от крючка, Олег положил их на стол. Стерли пыль. Я открыла дверцу:

— Смотри, Олег, тут ключ, здесь бой заводится, а здесь ход. Так они в рабочем состоянии, только бой может быть испорчен, так как два нервных человека в этой комнате жили. Зоя, бумаги какие-то, они нужные?

— Да, нет. Ерунда всякая. Это дед писал, когда заводил.

На одной бумажке разные цифры — даты. Олег развернул другую и прочитал:

— «Красильщиковъ и сынъ. Суздальскій рядъ въ Харьковѣ». А на другой стороне вот что: «Часы куплены въ 1913 году» — и тоже даты. Здорово!

Чем дальше, тем больше Олег приходил в восторг от часов.

Мы погрузили часы, книги и раритетную тумбочку от зеркала, которую я себе забрала, в машину и поехали домой.

Олег затащил тумбочку ко мне в квартиру. Вовочка, мой юноша, приобретёнными Олегом часами заинтересовался. Оделся и спустился к машине посмотреть.

Вернулся Вовочка расстроенный:

— Ну и что ж ты мне часы не продала за пятьдесят гривен?

— А ты не просил. Я их с лета продаю.

— Да я их не видел ни разу! Ты мне не показывала!

— Как же ты их не видел, когда несколько раз там был! Эти часы всю жизнь провисели на самом видном месте.

— Ты меня расстраиваешь! Я, если бы знал, то купил бы.

Такой разговор уже меня начал расстраивать. После спонтанной продажи часов, если за такую цену это вообще продажей можно назвать, у меня появилось приятное чувство легкости. А тут Вовкины разговоры это состояние испортили, какую-то злость даже вызвали.

— Ты, если бы хотел, поднялся бы, приехал и посмотрел. Олег хотел часы, так он и купил. Если хочешь, сундук можешь купить. Он тоже старый.

— Нужен мне ваш сундук!

— Ну, там ещё что-то есть. Если не продастся, придётся новым хозяевам дома оставить.

— А, так я подожду, когда вы ничего не продадите, а потом бесплатно заберу!

Тут я не выдержала. Слёзы меня задушили. Я ушла в другую комнату переживать. Вовочка пришел узнать, в чём дело.

— Ты чего?

— Я страдаю от хамства.

— Значит, я хам! — Вова оскорбился.

Дальше — больше. Рассорились.

Потом, конечно, помирились. Не портить же себе жизнь из-за ерунды. Но из головы у меня всё не выходил вопрос: откуда такие эмоции на голом месте? Вся эта продажа дома с барахлом до сих пор не вызывала у меня никаких сильных эмоций, несмотря на то, что в этом доме выросло три наших поколения.

Выпроводив Вовочку на другой день по делам, я села в медитацию. Получилось следующее. Получилось, что на эти часы намоталась карма и бабы Ксении и всей Зоиной фамилии. И поэтому я их так легко и дёшево отдала Олегу. Ещё неизвестно, что вышло, если мы на них цену бы набивали.

Не теряя времени, я проверила все предметы, какие вспомнила. Огромный и крайне неприятный кусок кармы повис на старинном огромном зеркале в комнате у Зоиного брата-шизофреника. Остальная карма в кучу не собиралась, кроме невыявленной части, которую я никак не могла найти.

Изменила схему поиска. Проверила каждую комнату в целом. Зловещее облако клубилось на чердаке. И точно не над стульями и креслами девятнадцатого века, до которых всё руки не доходили отреставрировать. Что там ещё находилось, я понятия не имела. Всякий чердачный хлам, как положено. Я запомнила одно — стулья я заберу, а, если на что другое наткнусь, то это брать категорически не стоит.

Конечно, всё-таки интересно было узнать, что там таинственное на чердаке валяется. С этим вопросом я приехала на Клочковскую к Зое. Рассказала ей, как символически распределились вещи. Например, тумбочка от зеркала у неё стояла, воплощала конкретность мышления, а вот зеркало — иллюзии — брату досталось.

А на чердак лезть даже не пришлось. Зоя сразу сказала, что на там давно брошены их семейные часы, тоже старинные, только сломанные.

Декабрь 2002 г.

ДИВАННАЯ АНОМАЛИЯ

Аномальная зона в Аниной квартире тянулась вдоль стены в большой комнате с правой стороны от двери. За десять лет нашего знакомства не раз случались перестановки, и теперь в неё попали диван и часть стола. Это был Анин тридцатый день рождения, поэтому праздничный стол приставили к дивану.

Мы с Вовочкой зашли в комнату. На стульях, интуитивно чувствуя опасность дивана, сидели Ксюха и Галка. Я тоже зашла с другой стороны стола и разместилась на двух стульях. Сидела на одном, а ноги установила на другом, потому что стул — мебель для сидения очень неудобная. Вовочку соблазнил диван. Совершенно не чувствуя ничего подозрительного и забыв об аномалиях, он удобно на нём развалился. Анечка, специально одетая в вещи, которые выбросить не жалко, мужественно заняла ещё одно место в зоне аномалии, принимая удар на себя.

Следом за нами пришла Наташа, остальных ждать не стали и начали праздновать. С бутылки шампанского. Вовочка, как единственный мужчина в компании, открывал бутылку. Бутылки он открывать научился профессионально, ещё когда работал в управлении статистики. В любом состоянии и пр. Но тут в дело вмешалась аномалия.

Бутылка хлопнула, фонтан белой пены полил стол, блюдо с помидорами, Вовочкино «оливье» на тарелке, диван, Аню, Вову, и ещё осталось полбутылки, которые разлили по бокалам. Аня слегка расстроилась.

К следующей бутылке вовремя пришёл Митька. Он покривлялся и покорчился в коридоре, разулся и разместился на краешке дивана рядом с Наташей. Митька в аномалию не попадал, поэтому разлил вино по бокалам нормально. Зато, когда Аня потянулась за колбасой, рукавом зацепила Вовкин бокал. Вова к этому времени был предусмотрительно накрыт махровым полотенцем и отнёсся к текущим рекой винам философски.

Наташа в аномальную зону попадала лишь частично, потому что склонялась постоянно в Митькину сторону. Но всё-таки попадала. Следующая бутылка вина оставила несколько пятен на её блузе.

Оставалось только удивляться, почему из аномальной зоны до сих пор никто не убрался, хотя были свободные стулья. Народ допивал то, что оставалось в бутылках после разлития на стол и одежду, и отчаянно веселился. Когда пришёл серьезный Шурик в очках со своей бутылкой портвейна, все были заняты вопросом, как открыть бутылку без штопора, и предупредить Шурика об аномалии забыли. В результате Шурик, прислонясь к дивану, залил портвейном свою рубашку.

Лучше всех себя чувствовали Ксюха, Галка и я, наблюдая за всем со стороны.

Аня постепенно заменяла пустые бутылки на столе новыми. В шкафу у неё были запасы на такой случай. Новые бутылки последовательно оставляли свой след на столе и одежде сидящих в зоне аномалии. Стол вытирали раз пять, потом перестали. Вовочка, совершенно расслабленный, блаженно улыбался и поднимал брови каждый раз, когда на него обрушивались «винопады». Махровое полотенце на его коленях промокло и было заменено сухим, но Вовочка диван не покидал, потому что наелся и встать был не в силах.

Галка и Ксюха хором восхищались Вовочкиными философскими взглядами на бытовые неприятности.

Начался сладкий стол. Пришла Лена. От неё мы спрятались на балконе, как будто все ушли, и она, опоздавшая, сидит на дне рождения одна. Лена поверила, хотя удивилась, зачем под столом у Ани накидано столько сумок. Потом мы вышли и стали пить кофе.

Кофе из чашек вылился на стол, на Вовочку, на шоколадные конфеты, на Наташу, на Аню и на Анину кошку, которая мучалась от страсти под столом. Лена случайно осталась неполитой.

Тут все стали вспоминать о встрече нового 94 года, когда на месте дивана стояло пианино. Возле пианино за столом тогда сидел Серж-Рокер. Он первый попробовал убийственный напиток «Кофейный ликёр» самодельного производства, который принёс кто-то из гостей.

Этот напиток образовал аномалию сначала в Рокере. Рокера повело лицом в пианино, получился интересный звуковой эффект, что неудивительно для человека с музыкальным образованием. Лицо Рокера на пианино не задержалось, и прочие эффекты он уже производил на полу. «Кофейный ликёр» скосил и прочих гостей, но Рокер, его лицо и звуковой восторг клавиш навсегда нарушили все флюиды тонких сфер, в результате чего и образовалась такая аномальная зона.

Желания поправить тонкие слои материи ни у кого не возникло. Народ объелся, опился, разленился, расслабился и успокоился. Зону решили сохранить как научный заповедник и при случае провести дальнейшие испытания. Хотя обсуждать кандидатуры добровольцев не стали. Уже было поздно, и нужно было расходиться по домам. День рождения Ани завершился.

14 июля 02 г.

ИЗ ЧЕГО ПОЛУЧАЮТСЯ ОБЛАКА

ЛЮСЬКА

— Понимаешь, вода из моря испаряется и уплывает в небо, а там собирается в кучу, и получаются облака. А потом облака долго мотаются по небу, пока в них не соберётся слишком много воды, и тогда выливаются нам на голову в виде дождя. Понятно?

— Угу.

— А если солнца нет, то получается туман. Облако на земле.

— Почему?

— Потому что вода не высыхает. Она на земле мокрая и тяжёлая, в воздух не поднимается.

— А когда поднимается, опять мокреет?

— Ну! Прикинь? Она только высохла и взлетела, а там — в небе — холодно. И она опять съёживается из пара в воду. А когда совсем холодно, она замерзает и высыпается снежинками.

Собеседник надолго задумался над этим явлением, и Люська решила пойти поплавать. Море потихоньку волнилось, людей с утра было мало, красота! Люська поднялась с полотенца и, делая чудовищные позы из-за крупной гальки под ногами, захромала в сторону воды. В воде кривых поз получилось только две, больше Люська этой пытки выносить не захотела и сразу поплыла. В глубине болтались маленькие медузки. Потом, когда народа на пляже появится больше, они уплывут, а пока медузки подбирались поближе к берегу погреться. Люська долго отплывала к середине бухты, потом обернулась. Планёрское было уже еле заметно, в утренних лучах светился розовым цветом Хамелеон, а Карадаг был закрыт туманом в полном соответствии с утренней лекцией.

Люська легла на спину, заложила руки за голову, скрестила ноги. Поза получилась красивая, диванная и немного загадочная. Многие с берега удивлялись и даже подплывали поближе, не веря своим глазам. Люська иногда специально заплывала в море с газетой в одной руке, чтобы декоративно почитать, лежа на спине.

— А когда снежинки, тоже облака бывают!

— Ну да, — оторвалась Люська от светских мыслей. — А откуда же им сыпаться?

Собеседник снова задумался.

Люська особенно любила так лежать утром, когда солнце ещё не поднялось и поэтому не мешало смотреть на небо — на пролетавших птиц. Сегодня птицы разрезвились особенно. К чему бы это? Может, буря какая-нибудь будет? В народных приметах Люська разбиралась слабо.

«Куплю потом клубнику, она сегодня ещё дешевле будет. А завтра поеду в Новый Свет. Или в Тихую бухту сходить? — придумывала Люська. — Там всё-таки почти песок. И когда я уже к этим камням привыкну! Главное, вернуться вовремя, а то снова через ворота перелезать придется. Кому рассказать — не поверят!»

Хозяева, у которых Люська снимала комнату, двор на ночь запирали. Для опоздавших был предусмотрен в специальном месте ключ, но Люська его вчера не нашла, и пришлось перелезать через ворота. Самое ужасное, что во дворе стояла чья-то машина, видимо, ещё отдыхающие приехали, и Люська в полной темноте бедром за что-то в этой машине зацепилась. Грохот получился страшный, Люська бегом прокралась к себе в комнату и даже зубы чистить не пошла, потому что опять пришлось бы проходить мимо этой дурацкой машины.

Утром, когда все отдыхающие еще спали, а Люська шла к морю, она разглядела результат вчерашнего столкновения — боковое зеркало машины было покрыто изящной сетью трещин. Люська с деловым и непринуждённым видом прошмыгнула мимо сердитого хозяина Ивана Яковлевича — он, как всегда, не поздоровался — и, тайком хихикая, ушла на пляж.

Иван Яковлевич не здоровался с Люськой принципиально. Сначала Люська ему даже понравилась. А потом, когда он увидел её вечером за общим столом курортников пьющей коктебельское вино, глубоко разочаровался. По идейным представлениям Ивана Яковлевича, женщине употреблять спиртные напитки категорически не позволялось. Поэтому, когда Люська проходила мимо, отворачивался и сердито не здоровался.

— Вот, а вежливый человек всегда здоровается, — объяснила Люська своему собеседнику. — Даже если с чьими-то личными принципами и не согласен. Никто не родился на свет для того, чтобы с тобой соглашаться. И поэтому надо уважать чужое мнение.

— А если он плохой?

— Ну и что? Он же не гоняется за тобой и не требует делать то же самое. Вот если гоняется — тогда другое дело. Тогда можно послать. А потом пойти и заняться своим делом. А если просто сам себе занимается, чем хочет, и к другим не пристаёт, то флаг ему в руки.

— А мух в песок закапывать можно?

— А ты у мухи спроси. Если она с тобой согласится, тогда можно. А без спроса нельзя — вдруг ей не нравится. Тогда это насилие над личностью.

Снова обдумывает. Люське в лицо плеснула волна. От неожиданности Люська провалилась под воду (хорошо, что без газеты в этот раз), вынырнула и протерла глаза. Пока она лежала на «диване», солнце уже заметно поднялось, на берегу людей стало раза в три больше.

«Надо вылазить, а то обгорю, — решила Люська. — Как там моё полотенце — не утянули?»

Повесив на плечи рубашку и пристегнув короткую юбку, Люська медленно шла по бетонной набережной мимо кафешек, боковым зрением замечая на себе масленые взгляды мужчин: и варивших плов узбеков, маскирующихся под татар, и жаривших шашлык армян, и толстых упакованных москвичей, и даже малолетних харьковских хипанов. Лет десять назад эти взгляды вызывали бы у неё ощущение своей божественной недосягаемости, а теперь они просто подтверждали факт Люськиной бесконечной молодости. Половая принадлежность и сексуальная окраска этих взглядов Люську уже давно не волновали. Её теперь ничего не волновало. Мужчины с сожалением чувствовали бесперспективность и молча вздыхали вслед, цокая от чувств языком.

— Почему?

— Что?

— Почему мы нудисты, а там нет?

— Потому что нам так нравится. А им — нет. Или они хотят, но стесняются.

— А мы?

— Что?

— Мы почему не стесняемся?

— А зачем? Тебе чего стесняться? Вот и мне нечего. Мы же не в оперном театре нудим, а где надо. Вон видишь, сидит тётя с незагорелой попой? Уже стесняться перестала. Мозги просветлели. А раньше думала, наверное, что мы извращенцы и групповухой тут на пляже занимаемся.

— Групповуха — это как?

— Это тебе ещё рано. Не обращай внимания.

— Так нечестно.

— Ну ладно, групповуха — это когда куча народа думает, что развлекается, а на самом деле страдает фигнёй, а потом ещё раз развлекается, выясняя, кто кому чего должен.

— Не понятно.

— Ну я же говорю, тебе ещё рано. Спроси чего полегче.

— Сколько будет сто миллионов умножить на двадцать миллионов?

— Ох, неслабо спросил! Я тебе не калькулятор! Слишком много нулей. Я не знаю, как это число называется.

— Вот! Не знаешь!

— Ха, а сам-то, умник! Все чего-то не знают!

У входа в парк беседу прервала гадальщица с бумажками в шляпе и обезьяной:

— Девушка, не пропустите своё счастье! Купите билетик, в нём вся ваша судьба!

— Ах, я уже счастлива безмерно, — вежливо отказалась Люська.

— Ну, сфотографируйтесь на память! Наш Макс подчеркнёт вашу фотогеничность!

— Вот спасибо! Мне кажется, что кому-нибудь он нужнее. Пусть бережёт силы. Мадам! — обратилась Люська к складчатой толстухе в весёленькой шляпке. — Этот макак не сводит с вас своего грустного еврейского взгляда уже пять минут! Пожалейте животное!

Толстуха повернулась к обезьяне и растаяла в умилении. Макс в оранжевых клетчатых штанах действительно слегка грустил, ему было жарко и скучно. Сцену удачного маркетинга завершили толстухины дети, весело таская макака на руках.

Люська ушла в тень парка. На кортах прыгали теннисисты, в «Русской чайной» на восточных диванах с подушками сидели лица татарской национальности и уминали принесённую пиццу под «Роллинг Стоунз».

«Бардак — подумала Люська. — Съем клубнику и лягу спать. Буду спать, пока жара не спадёт, а потом прогуляюсь к Хамелеону. Или почитаю. Или не спать, вдруг он опять приснится? Нет, лучше почитать, а потом пойти на Хамелеон пейзажей нафотографировать. Умотаюсь, ночью засну как убитая, никто сниться не будет».

Подходя с килограммом клубники к Жуковского, 53, Люська увидела москвича Марата, обременённого семейными заботами. Бритоголовый Марат, на шее которого ехала пятилетняя дочка, Люське подмигнул и повздыхал: «Вот, мол, сама видишь». Люська в ответ покивала головой: «А кому легко?». Жена Марата была занята в это время важным делом — пыталась договориться, какой салат дочка согласится съесть — с бананами, клубникой, киви, сгущёнкой или ещё чем-нибудь. Дочка, пешком с пляжа ходить отказывавшаяся, с высоты папы задирала нос и отворачивалась. Салат она вообще есть не желала, а только чипсы.

— Вы знаете, — сообщил Марат Люське, — вчера приехал сын хозяина, так ему кто-то боковое зеркало грохнул. В такие деньги влетел!

— Ай-яй-яй, как же ж так, что ж такое! Как же ж так!

— И, главное, — продолжал Марат, — непонятно когда.

— Действительно, как же ж так!

— Они думают, может, кто из соседей.

— Действительно, что ж такое!

— Мы с Лилей вина местного купили, заходите вечером, посидим.

— Спасибо, Марат, я пока не знаю, — покосилась Люська на Ивана Яковлевича.

— Добрый день, — на всякий случай второй раз за сегодняшний день поздоровалась Люська с Иваном Яковлевичем, наблюдавшим, как его супруга Лидия Ивановна подметает двор.

Иван Яковлевич поздоровался только с Маратом, а от Люськи отвернулся. «Ну и пусть, — решила Люська. — В следующий раз вообще у них останавливаться не буду».

В комнате Люська с удовольствием разделась, плюхнулась с тарелкой клубники на кровать и открыла любимого Герцена — «Былое и думы». Пришлось тащить эту тяжесть, потому что любимый «Обрыв» Гончарова был на море под запретом — задавал неправильное направление мыслей. В Харькове работа и быт отвлекали, а на море отстранение от романтических переживаний требовало волевых усилий.

За стеной включился магнитофон с диким рейвом. Ещё минут через пять раздались стоны и ритмичное движение кровати. Люська долго старалась не обращать на это внимания, потом послушала с некоторым интересом, потом вспомнила то, что не стоило вспоминать, захлопнула книгу, громко высказалась: «Ёшкин дрын!», — надела шорты с майкой и убежала опять гулять.

ЛЮДВИГ

— Ну, какого хрена, спрашивается? Я тебя просил бить чужие машины? Стараешься, блин, хозяев ей с контингентом организовываешь, а она, твою мать, машины чужие разбивает! Хорошо ещё, что вовремя бессонницу Ивану Яковлевичу снял! Глаз да глаз, блин!

Людвиг ругался почём зря и был в чём-то прав. Все его благородные начинания Люська херила на корню. И обижаться особенно не приходилось — на дураков не обижаются. Свои мозги не вставишь. Вместо неё жизнь не проживёшь.

Как хороша Люська была на набережной сегодня! Такого хлопца ей нашёл, пальчики оближешь — неженатый, фирмач, с высшим образованием и деньгами, и в полной тоске и разочаровании от неустроенности личной жизни.

— Как всё хорошо придумал! Билетик бы вытянула, а он и подошёл сразу... Так нет, дура старая, устроила концерт с обезьяной и слиняла! Мозги у тебя есть? Так и будешь в девках до пенсии ходить? Что я бабушке твоей скажу, коза драная? — Людвиг на всякий случай оглянулся — вдруг подслушивает кто. Подумают, что шизофреник.

Всё шло почти нормально. Пока лет десять назад Люська неожиданно не перепоганила все его планы.

— С тех пор вообще как с цепи сорвалась, мочалка! — Людвиг вздохнул, закурил «Кэмел» и закрыл глаза. Перспективы были не ахти. Вернуть Люську на подготовленную линию жизни не было никаких шансов. Значит, уволят без выходного пособия.

— И что мне теперь, ещё одну жизнь с тобой возиться, морда?! — заорал в припадке Людвиг. — Надоело! Ты мне надоела! Десять лет коту под хвост! Когда ты исправлять это будешь, когда? Он ушёл уже! Насовсем! К чёртовой матери!.. Ой... Прости, Господи! Никакого ангельского терпения не хватит!

Людвиг потянулся, сложил руки на груди и задумался.

— Сейчас я тебе устрою воспоминания. Сейчас ты у меня разволнуешься, ёкэлэмэнэ! — и направил в соседнюю с Люськой комнату малолетнюю парочку.

Люська зачитывалась своим Герценом. Картинка! Нимфа, золотистая нимфа! Даже не сразу поняла, что происходит. А в соседней комнате пацан в бандане с энтузиазмом любил свою зеленоволосую подругу, забыв снять рэйверские штаны с мотнёй до колена, хотя они ему явно изрядно мешали.

— Ага, зашевелилась, не нравится? Беги, беги, от судьбы не убежишь! — Людвиг проследил за Люськой до самого пляжа, посмотрел, как она в тени Камня уписывает жалкий кусок сыра и орешки и вдруг сжалился. — Ну, смотри, деловая колбаса, последний раз.

К Камню подъехала вишнёвая «Шкода», покрутилась, устанавливаясь в ряд с палаточниками. Из машины вытащились длинная девушка средневекового профиля, мужик сонного вида и худющий водитель. Водитель с девушкой начали препираться на тему, где ставить палатку, а сонный мужик раскрыл глаза, разделся и ушёл в море.

— Учти, Люська, изгадишь и эту идею, устрою бойкот. Пацан сказал — пацан сделал! — Людвиг плеснул волной сонному в лицо.

Сонный замотал головой и окончательно проснулся. Выплыл на берег, полежал полчаса и пошёл мимо Люськи к машине.

ЛЮСЬКА

— Вот видишь, как неприлично себя так громко вести. Хотя они не виноваты, что стены такие тонкие.

Собеседник молчал. Наверное, эта тема его не интересовала.

Люська улеглась на камни и посмотрела на горизонт. Там уже час болталась прогулочная яхта.

— Кораблики... Была бы у меня яхта, я бы жила на ней. И по всем странам ездила.

— Люся?

Люська повернулась на имя и удивилась. К ней шёл мокрый и весёлый Серёга. Люська только молча покачала головой от неожиданности.

— Люся! А ты что здесь делаешь?

— В самом деле. Я и сама иногда удивляюсь.

— Ну, в смысле, ты тут отдыхаешь? — Серёге Люська очень нравилась, он с удовольствием её разглядывал. Люська с последней их встречи совсем не изменилась. Даже улучшилась.

— Типа того. Отдыхаю.

— Что, сама? Одна, что ли?

— А с кем? Ольга своих детей в лагеря отправила, а Марина — в Россию к бабушке. Так что я нынче никого не выгуливаю и отдыхаю в своё удовольствие.

Серёга был очень доволен встречей. Он вертелся в нетерпении:

— А нас Алик привёз. С палаткой. Пойдём! Переселяйся к нам!

— Ну, здравствуйте, переселяйся! Я уже бабке за хату заплатила. И у меня условия лучше.

— Да, ну тогда я к тебе переселюсь! Тряхнём стариной?

Люська такому хамству не удивилась. Как-никак когда-то шесть лет вместе прожили.

— У тебя ещё есть чем трясти? — поинтересовалась Люська.

— Да-а... Уже десять лет прошло, а влияние этого, как его... ну, ты поняла, всё равно чувствуется.

— Отчего же ему не чувствоваться?

— Так он же на Ленке женился.

— Ну и что, — пожала плечами Люська. — И слава богу, я за них очень рада. Как говорится, если невеста ушла к другому, ещё неизвестно, кому повезло.

— Да так, по тебе не скажешь... — Серёга хотел ещё что-то сказать, но не сказал. — Что мы стоим, пойдём к Алику, он обрадуется.

Алик обрадовался и смутился одновременно. Такая у него была особенность. Серёга Люську отпускать не хотел, но бросить хозяйственные заботы на Алика было не совсем удобно, поэтому он взял с Люськи торжественное обещание, что она вечером зайдёт.

«Надо же, какие чудеса бывают! — размышляла Люська, разглядывая браслеты из камней, продававшиеся на набережной. — И кто бы мог подумать! В Харькове живём почти рядом — в двух остановках метро, — и ни разу за последние семь лет не встретились!»

Сзади привычно зацокали языком. Люська привычно не реагировала.

— Дэвушка, куплю, что хочешь, давай вина випьем! — упитанный красавец-армянин не сводил с Люськи восхищённых глаз.

— Ох, ну как дети прямо! — заметила укоризненно Люська и двинулась дальше.

— Пачему как дети? Я не понимаю! Что ты хочешь, красавица?

— Вы даже не представляете, что я хочу! А что я хочу? — задумалась Люська и остановилась. Армянин заинтересованно ждал ответа. Люська вздохнула. — Я уже ничего не хочу.

Армянин не нашёлся, что посоветовать в данной ситуации, и загрустил.

На Жуковского, 53 уровень шума оставался прежним, но источник изменился. Рэйверов уже не было, зато концерт давала пятилетняя дочь Марата. Из их комнаты было слышно, как Лиля уговаривала её надеть новое платье, а ребёнок бился в истерике и кричал, что все платья уже старые и противные, а чипсов было мало, и пешком она теперь вообще никуда ходить не будет, пока не купят платье с двумя кармашками, и чтобы в одном были чипсы, как в рекламе.

Марат сидел за общественным столом, подперев бритую голову, и потягивал пиво. Люська присела к нему.

— Наслаждаешься?

— Ага! Ничего, в августе сам приеду, отвяжусь в свое удовольствие. Как водичка?

— Отлично. Встретила знакомого. Из Харькова.

— Хорошо тебе.

— А тебе чем плохо? Два раза на море отдыхаешь.

— Разве это отдых? — Марат ткнул бутылкой в сторону своей комнаты. — Ничего, выполню семейный долг, потом так отвяжусь!

— Ну, береги себя. — Люська направилась к себе, а Марат задумчиво смотрел на её попу в джинсовых шортах.

У себя в комнате Люська решала, что надеть вечером для нужного впечатления.

— Чипсы нельзя? — поинтересовался собеседник.

— Можно, но не всё время, а то будешь толстый как американец, — Люська вспомнила армянина. — Или как тот дядька. Но он толстый не от чипсов.

— А я хочу быть толстым.

— Так мне не жалко, только девушки любить тебя не будут. А потом станешь больным, занудным и несчастным.

— Тогда не хочу. Хочу, чтобы девушки любили.

— Это все хотят. Даже я иногда. Хотя тебе рановато.

— Я для потом.

— Придётся ещё и книжки читать — тогда точно любить будут.

ЛЮДВИГ

— Ну я и кретин недозрелый! Ума нет — считай калека! Да раньше надо было это организовать, вот и все дела! Вот тормоз, это ж охренеть как элементарно — давно не виделись, в памяти только хорошее, притираться друг к другу не нужно, тю! — Людвиг довольно смотрел, как Люська оживлённо занималась своей красотой, бормоча себе под нос что-то про чипсы и другую ерунду.

— Вах, какой умный, да? — Людвиг почесал лысину. — Слушай, красавица, надень моё любимое!

Люська в задумчивости крутила длинное зелёное платье. Потом засунула обратно в сумку и вытащила белую рубашку.

— Мамаша, я вами удивляюсь! Шо за пионерские замашки? — Людвиг кинул в окно черешню так, чтобы она упала в сумку на платье.

Люська выглянула в окно, посмотрела во все стороны, отметила: «Не понял!», заглянула в сумку. На зелёном платье лежала черешня, капля сока с неё украшала левую платьевую грудь.

— Да я так и думала, — согласилась Люська, — нечего мажорить, подчеркнём свою неувядающую молодость.

Людвиг в горе от своей неловкости бился головой об забор. Соседские куры, чувствуя посторонние вибрации, к забору подходить боялись. Чтобы отвлечься, Людвиг решил проконтролировать ситуацию в палатке.

Серёга, проснувшийся уже дальше некуда, не знал, куда девать энергию. В палатке Алик занимался сексом со своей девушкой, а Серёге на пляже не сиделось и в море не плавалось. Он прогуливался по набережной и потирал руки. Иногда с интересом смотрел на парочки и кивал головой.

— Ты подумай, чисто тюлень в брачный день! Э-эх, далеко тебе до меня! — Людвиг с удовольствием потянулся, оглядел себя. — Далеко! Да и до того красавца далеко... О, Господи!

Людвиг поспешно закрыл рот рукой, но было уже поздно. Из Люськиной комнаты послышались всхлипы и рыдания.

— Но ведь любит зато! И на всё согласен! Девушка, не портите себе лицо, глаза красные будут, а вас скоро свидание! — Людвиг не знал, чем утешить.

— Да не хочу я! — всхлипывала Люська. — Я не хочу! Я больше никого не хочу!

— Ну, что за детский сад! Хочу — не хочу... Посмотри на себя! Тебе сорок лет, хоть и выглядишь на тридцать! А ума как не было, так и нет!

— Мне больше никто не нужен!

— Только вот не надо этих сцен! Не нужен. «Москва слезам не верит». Гошу ей подавай! Там Алентова четыре дня рыдала, а ты уже десять лет страдаешь маразмом. Принц нашёлся!

Люська подняла голову с подушки. На лице у неё было выражение полного опустошения.

— Эй, так не пойдёт! — Людвиг скрипнул дверью.

Люська вздрогнула и схватила зеркало:

— О-о-о! В таком виде идти нельзя!

— А я о чём? Ты мне дурью не майся. Хочешь большой, но чистой любви? Приходи на сеновал.

— Может, никуда не идти? — Люська устало вздохнула.

— А по морде?

— Хотя я обещала. Неудобно. Ну, хорошо, — Люська стала приводить себя в порядок.

— То-то же!

Людвиг помог Алику разжечь костер, подослал татар с хорошим вином и ждал Люськиного появления.

Уже начинало темнеть, когда у палатки возникла Люська. Правда, она по близорукости чуть не прошла мимо, но Людвиг вовремя пыхнул искрами из костра, Люська отшатнулась и попала прямо в Серёгины объятия.

ЛЮСЬКА

— Вот так живёшь себе, а всё уже в прошлом. Колобок-колобок, докатился голубок. А может, так и надо? Как в том анекдоте.

— В каком?

— На йоговском семинаре прикололись — подложили всем кнопки на стулья. Американец выкинул их, немец в карман забросил — пригодятся в хозяйстве, а русский стоит и думает: «А может, так и надо?» Вот и я так. Большой кармический опыт накапливаю.

— А я бы обиделся и ушёл.

— Так легче всего. А на что обижаться? Никто не родился, чтобы соответствовать твоим ожиданиям. А вдруг он её всю жизнь искал. Он же не виноват, что я в это время искала его.

— Ну и дурак, — обиделся за Люську собеседник.

— Ты мне не обзывайся! Старших нельзя дураками называть.

Ещё неизвестно, как ты будешь потом себя вести.

— Я буду хороший!

— Моя ты радость! Смотри, сколько костров, красиво, правда? А где же наш? Так и потеряться можно! Кстати, ты знаешь, что природу засорять нельзя? Ой! — на Люську из костра вырвался сноп искр, она поскользнулась на камнях и чуть не упала. Кто-то из темноты подхватил её.

— И давно ты сама с собой разговариваешь? — поинтересовался Серёга, держа Люську за руку.

— Я не с собой! — смутилась Люська. — То есть, с собой, но как бы с другим человеком.

Серёга смотрел на неё с непонятным выражением. Люська смутилась ещё больше и придумала для него объяснение:

— Я, Сергей, собираюсь писать детские книжки и сочиняю разные тексты. Вслух. «Или реализую педагогические таланты, — подумала Люська. — Или воспитываю виртуальных детей. Или сама себя развлекаю. А кого мне развлекать, подруги своих детей этим летом пристроили».

— А-а. Ну, пойдём, я тебе покажу, как мы живём.

Из палатки вылез Алик и предложил начать.

Инна со средневековым профилем заметила:

— Тебе бы только нажраться.

— Ну, чего ты? — толкнул её Алик. — Давай, Серёга, стаканчики возьми в рюкзаке.

Вино было действительно приятное. Беседа тоже. Если бы не постоянные реплики Инны: «Алик, тебе уже хватит!», вечер был бы совсем идиллический. Когда Инна в очередной раз сообщила, что хватит, Люська не выдержала:

— Молодёжь, я сегодня что-то устала. Давайте завтра погуляем, а сегодня я пойду.

— Да, уже все животные давно спят, — сонно откликнулся Серёга, — все нормальные люди и животные засыпают, когда солнце заходит.

— Ну, пока, — попрощалась Люська.

— Заходи завтра, к завтраку. Инн, давай Люсю проведём, а то темно уже, — Алик был джентльмен.

— Я не хочу. Сам проводи, а я спать буду.

— Эй, Серёга... Да он заснул уже, кавалер, — Алик поднялся, несмотря на туман в голове.

По пути Алик купил джин-тоник для полной гармонии души и тела и сообщил последние новости:

— Серый живёт с собакой, никого видеть не хочет. Я как-то заходил, но когда в соседней комнате такое рычание, кондратий схватит. А на улицу его вытянуть, сама знаешь. В окне видно, что свет горит, а дверь не открывает... Мне отпуск дали, вот созвонились. Договорились на неделю съездить на море. А ты как?

— Да ничего.

— Так и живёшь одна?

— Живу.

Алик неодобрительно скривился.

— У тебя же Пузырь этот был.

— Полки вешает, лампочки вкручивает.

— А этот, старый?

— Общаемся, дружим. Я, собственно, у него сейчас работаю.

— Так он, вроде, замуж предлагал.

— Можно подумать, только он. Я как переехала, предложений пять получила. Во, думаю, прикол! Может, у меня в лице что-то не то? Между прочим, они и сейчас периодически повторяют.

Алик ещё раз неодобрительно помолчал. По причине воспитания высказать осуждение он не решался, а одобрить не мог. Как романтик в душе, Алик понимал идею любви до гроба, но как человек современный к реальной жизни эту идею не прикладывал.

— А мы с Инной расписались.

— Я уже заметила.

Кафе и магазины закрылись, людей на улице не было совсем.

— А ты здорово выглядишь.

— Спасибо... Спасибо, Алик, что проводил, я уже дальше сама дойду, тут совсем рядом.

— А-а. Ну, я пошёл.

— Ох, ну и денёк! — пожаловалась Люська собеседнику, но собеседник не ответил — наверное, уже спал. — Ну, зато теперь оставшиеся два дня меня развлекать будут. Это хорошо.

ЖОРА

— Ага... Угу... Ну-ну... — Жора наблюдал за действиями Людвига с большим интересом. С таким интересом смотрят на ужимки обезьян в зоопарке.

— О-о-о!... Да-а... Ты смотри! Сам с собой болтает! Ну, артист! Да, Георгий, яблоко от яблони недалеко... Ну, что ты делаешь! Зачем ей зелёное платье, мещанин безвкусный! — возмутился Жора и раздавил черешню.

Припадок с битьём об забор вызвал в нём взрыв хохота:

— Подожди, дай я кур хоть отодвину, они-то в чём виноваты? Ох, зря я на тебя время тратил, тут дел на полчаса, а он развёл драматургию. Дамских романов обчитался.

Жоре было интересно, как Людвиг будет выпутываться из положения. Только ради этого и держал. За такие дела кто угодно вылетел бы уже давно, в два счёта.

— А что, Георгий, вот так взять и вмешаться, как в Древней Греции бывало, а? И девушка ещё очень и очень. — Жора размечтался. — Почти Пенелопа, интересно искусить. Я такой видный мужчина, сижу тут, прости господи, как три тополя на Плющихе. Скучно... Э-э-э... Нет, Людвиг, закончился у тебя порох в пороховницах, кто её провожать-то должен?.. Ну и бестолочь... Ах, прекрасная ночь! Какие чудные цикадные трели!

Жора откинулся на спину, посмотрел на звёзды.

— Давай, Жора, так: упадёт — хо-хо, не упадёт — не хо-хо. Людвиг, ну что стал, пойди кавалеру хоть сон правильный присни! Нет, он только лысину чешет. Как можно у нас без интуиции работать, не понимаю.

Людвиг действительно стоял в странном состоянии, дальнейшие планы разрабатывал. Впал в ступор. Временами подскакивал, собирался что-то делать, потом сам себя останавливал.

— Ага! Какая работа мысли! Интересно! — Жора засмотрелся и склонил голову набок. — Ты смотри, и что это он придумал?

Людвиг решился. Для подстраховки он стал снить эротический сон Алику. Алик видел берег моря, лучи солнца и девушку. Девушкой была Люська. Алик во сне вздохнул, перевернулся на другой бок — от Инны к Серёге — и обнял его.

Инна стала подмерзать, проснулась, села и уставилась на мужиков.

Жора так развеселился, что скатился с холма. Под холмом оказался организованный палаточниками туалет.

— Фи! — расстроился Жора и залез на холм.

Над морем пролетела звезда.

— Нет, Людвиг, ты уже совсем, семью разбивать нечего, ей и так недолго осталось, — сказал Жора и усыпил Инну обратно.

Всеми брошенную Люську закусали комары. Она пряталась с головой в одеяло, пока совсем не проснулась. Люська посмотрела на встающее солнце, надела свитер, шорты и ушла к морю. Там, на цивильном пляже, она устроилась на лежаке и снова заснула.

— Ах, где наше вдохновение? Соблазним фемину? — Жора всё колебался. — Жаль, что ночь прошла, хоть бы ещё что-нибудь упало.

С крыши кафе на набережной скатилась бутылка из-под пива Сармат, упала на асфальт и разбилась.

— О, точно — соблазним! — решил Жора. — Точно! Сегодня. Или завтра. А что, завтра у неё последний день, а тут я, как куртуазный маньерист! Красиво! Или уже в Харькове? Куда спешить?

Жора повернулся на другой бок, посмотрел в глубину Крыма.

— Боже, сколько ненужных и суетливых движений!

ЛЮДВИГ

— Я гений, ёрш твою медь! Сегодня всё будет, как по нотам! На фиг нам Алик? С него всё равно, что с козла молока, а ну его! Снишь сны, будишь жену, а она, дура, снова засыпает! Ну их в пень! Вот — смотрите и учитесь!

Инна в палатке зашевелилась от виброзвонка. Нажала кнопку на сотовом:

— Алё? Алё! Я слушаю! Говорите громче!.. Что такое? Алик! Алик, ты слышишь?

— Ну, чего ещё? — у Алика с утра голова слегка побаливала.

— У меня, кажется, батарея села. Вставай, пойдём покупать!

— Инна, где я тебе на пляже её куплю? Давай спать, рано ещё.

— Тебе лишь бы спать! А вдруг там что-нибудь случилось!

— Инна, что там могло случиться? Спи, потом купим.

— Тебе лишь бы потом! Поехали, сказала, заводи машину!

— О-ох! Ладно, иди, я Серёге сейчас записку оставлю.

Людвиг радостно потирал ноги и руки:

— Полная интимность, мать их! На пляже, вдвоём, в палатке! Не спи, вставай кудрявая, труба зовёт — все ушли на фронт!

— Странно. Как камень с плеч. Люблю всех! — Люська проснулась с таким удивительно счастливым чувством, что даже не обращала внимания на отдавленные на твёрдом лежаке бока.

Было часов восемь. Кто-то делал на пляже зарядку, бомжи и синюшные уже с утра хипаны собирали оставшиеся бутылки, цивильные курортники-жаворонки подтягивались из пансионатов к морю — в мире царили гармония и красота.

Люська вспомнила о приглашении на завтрак, прогулялась к Серёге. Серёга сообщил, что он на хозяйстве — охраняет имущество.

— Мне нужно собрать вещи, завтра уезжаю, — Люське в свитере было совсем жарко. — И нужно переодеться.

— Люся, — веско сказал Серёга. — Бери сумку и приходи, будешь жить с нами.

— Так ты не один, насколько я заметила.

— Люся! — ещё серьёзнее сказал Серёга. — Оставайся! Я этот вопрос решу.

Серёга, как вчера, хотел что-то добавить, но снова промолчал.

«Тормоз! — разозлился Людвиг. — Тормоз! Она, может, этого только и ждёт!»

Людвиг сделал страшную рожу пролетавшей чайке. Чайка в ужасе ляпнула белую кляксу на крышу палатки в пяти сантиметрах от Серёгиной руки.

Люська в это время уже возвращалась на Жуковского, 53.

ЛЮСЬКА

— Доброе утро! — пропел над Люськиным ухом бархатный баритон.

— Доброе утро! — удивилась Люська.

— Георгий! — склонил голову интересный мужчина и, не ожидая ответа, ушёл вбок.

«Что происходит?» — Люська чувствовала себя странно, ощущение счастья принципиально не проходило, и связано это ощущение было не с вчерашним днем, а, скорее, с сегодняшним. Ещё одна странность заключалась в том, что её физически тянуло свернуть в сторону пансионата «Голубой залив».

— Там же асфальт! Там же тени нет! Это мне надоело, наверное, ходить через парк, — решила Люська. — Да и короче через пансионат будет.

— Люся!

Люська оглянулась и увидела возле батутов Марата.

— Люся, я вас очень прошу, постойте тут, пока моя прыгает, — Марат показал на ребёнка, который на батуте был наконец-то счастлив. — Я хоть пива себе куплю.

— Иди. Я постою.

Люська стояла и медитативно смотрела, как дочь Марата летает вверх-вниз. Дочь Марата Люське улыбнулась и показала язык. Люська ей тоже показала язык. Темноволосый четырёхлетний мальчик, который стоял рядом и не сводил с Люськи глаз, подошёл и потрогал её пальцем.

— Привет, — поздоровалась Люська.

Мальчик взял её за руку и спросил:

— Из чего получаются облака?

— Облака? Из воды. Понимаешь, вода из моря испаряется и уплывает в небо, а там собирается в кучу, и получаются облака. А потом облака долго мотаются по небу, пока в них не соберётся слишком много воды, и тогда выливаются нам на голову в виде дождя. Понятно?

— Угу.

— А если солнца нет, то получается туман. Облако на земле.

— Почему?

— Потому что вода не высыхает. Она на земле мокрая и тяжёлая, в воздух не поднимается.

— А когда поднимается, опять мокреет?

— Ну! Прикинь? Она только высохла и взлетела, а там — в небе — холодно. И она опять съёживается из пара в воду. А когда совсем холодно, она замерзает и высыпается снежинками.

«Где-то я это уже слышала» — подумала Люська.

Со стороны «Голубого залива» раздался возглас:

— Илья, ты где? Хузакэна!

Мальчик вздрогнул, но Люськину руку не отпустил.

— Илья, сейчас мама придёт, получишь! Ты зачем к тёте пристаёшь?

Люська, даже не оборачиваясь, знала, чей это голос. Ругаться на японском в Крыму мог только один человек.

— Извините, мы вам, наверное, помешали, — сказал голос и замолчал, потому что Люська обернулась.

Повисло молчание.

— А я знаю, из чего получаются облака, — строго заметил Илья. — Они делаются из воды.

И солидно ушёл.

6 июня 2003 г.